Три стрелы взметнулись одновременно, хлесткие, как удары бича. Все три воткнулись в печенега. Он секунду подержался в седле и рухнул на землю, не издав ни единого звука. Печенеги только подняли головы. Сопелка продолжала еще тянуть свою волнистую, как барханы в пустыне, мелодию. И потом вдруг заголосили все разом.
Храбры рванулись из-за кургана, кони вытянулись выдрами. Впереди Попович наскоком, заломил шапку, гикнул, ахнул, загулял в поле. Копье Ильи скользнуло по чьей-то гладкой кольчуге, ударило в скулу. Над головой, будто молнии, засверкали легкие сабли степняков… Кровь… кровь… Душный ветер ожег лица. Всхрапели диковатые вражеские кони, встали на дыбы кони руссов. Удар обрушивался за ударом, лязг железа и крики взметнулись высоко над курганом, пугая орлов. Пахло кислым потным железом; дурной козлиный запах шел от одежд печенегов. Шуршали гривы. Съехались, ударили клинками, и вот уже их разводит чья-то мощная рука. Вздуваются жилы, набухают мускулы, глаза краснеют от напряжения. Один удар меча — и кольчуга валится с плеч. Чья возьмет? Еще ничего не попять, еще только разминают косточки, настоящий ратный труд впереди. На кургане стоит каменный идол с проваленным носом, держит руки под животом — тяжелый ублюдок древних степей. Он будет стоять здесь еще долгие века. Солнце выжжет его глаза, а дожди и ветры разъедят его тело. Но он и тогда будет стоять, покрытый паршою веков, будет улыбаться, упившись солнцем и ветром.
Илья видел, как двое печенегов одолевали Добрыню, но не мог прийти ему на помощь — самого осаждали четверо. Неравная битва. Со свистом рассекается воздух легкими вздрагивающими саблями.
— За Русь! — кричит Илья во все горло.
— За Русь! За Русь! — отзываются два голоса, — значит, живы.
Муромец, словно на крыльях парит, рубит короткими частыми ударами, гнет к земле. Вот одно, вот другое искаженное ненавистью лицо.
— Илья! Илья! — кричит рядом Добрыня.
— Руби! — неистово призывает Попович.
Пот бежит ручьями по его странно некрасивому лицу. Оно бледно. Летят в глаза комья земли, маячат обитые воловьей кожей щиты, широко раскачивается высокий репейник, и медленно срываются с него легкие пушинки — семена подхватываются ветром битвы. Илья видит, как падает еще один печенег с разрубленной головой.
— Ав-ва-ва! Абага тенгри, саклаб, урус! — ревут кругом печенеги.
Наконец-то соединились храбры и, держа мечи на размахе, бросились в решающую сечу. Круг разомкнулся. Печенеги понеслись в степь, а с ними свободные от ездоков лошади. Илья торжествовал. Ему казалось: широкими волнами идет из-за сторожевого кургана песня, ее рождает родная земля, поет синяя даль, и небосвод отвечает, гудит колоколом — музыкой царей. В эту самую минуту вынырнувший откуда-то печенег отрывисто свистнул, будто ляскнул зубами, бросил копье и умчался. Илья почувствовал, как копье ткнулось в грудь, затрещали кости.