— Очнись, Муромец. Мы победили… Ты да я!
— Не ты и не я! — отрезал Илейка и махнул рукой. — Они! — а сам все смотрел, как скакала, то скрываясь за всадниками, то снова появляясь, спутница хакана.
Словно кто нож вонзил в сердце… Все еще шла сумятица. Люди долго не могли остановиться, суетились, собирались толпами, снова разбредались. Встречаясь, хлопали друг друга по спинам, совали друг другу жаркие ладони, ерошили волосы. Повсюду, что маки, пламенели раны. Черниговцы совсем обезумели от радости.
— Двенадцатый день взаперти сидим, масло из лампадок попили. Спасибо вам, мужики. Откуда вы?
— А из разных мест! Ныне одно дело у нас, и Русь едина.
Большая часть ополчения бросилась обирать убитых, не стесняясь — свой лежит или чужак. Стаскивали сапоги, башлыки, шарили в переметных сумах, снимали залитые кровью рубахи, собирали оброненное оружие, искали выпавшие из сабельных перекрестий каменья. «Настал наш черед! На то есть бог!»
Широкою вольницей ввалились в город, окровавленные, черные от грязи, нагруженные всяким добром, размахивали топорами, хмельные победой. И скоро тихо стало на поле битвы, начинался собор воронья. Птицы садились на трупы, складывали крылья и, если кто вдруг, повернувшись, отбрасывал руку, лениво поднимались в воздух, чтобы снова опуститься на легкий кочевнический щит и высмотреть добычу.
Шумно в городе Чернигове. Давно уже опустилась ночь, прохладой повеяло с реки, засвистали свои короткие песни перепела, но никто и не думал о сне. Толпами ходили по городу; откуда-то появились брага и мед, чокались деревянными кружками, пили, стучали в донышки. Каждый наколол на свое копье свечку или повесил лампаду. Клубки мотыльков разматывались над ними и никак не могли размотаться. Ворота заперли, на заборолах[23] (*помосты для стрелков на крепостных стенах) ходила стража. Всюду слышалась крепкая забористая брань, не злая, а веселая — с шуткой да прибауткой. В соборе служили молебен богатые черниговские купцы. Втащили туда и Илейку с Алешей, выставили вперед на почетные места; там было так душно, что Илейка едва не задохнулся. К тому же на него в упор смотрели вытянутые желтые лица с икон. Они чем-то пугали Илейку. Ему и раньше приходилось бывать в церкви Мурома. Но там все было просто и понятно. Маленькая, похожая на елку церквушка пахла сухими травами и нагревшимися за день досками, а здесь все было каменно, тяжело. Илейка опасливо поднимал голову. Ему все казалось: вот-вот храмина развалится, не выдержит тяжести свода. Светила большая, на золоченых цепях лампада, гнулись от жары толстые свечи, и, как свечи, плыли, потели толстые купцы.