Последнюю фразу комбриг выдавил из себя глухо и тяжело.
— Конкретно? — повысил голос генерал. — Не люблю отвлеченных слов. Сколько людей погибло?
— При разгроме гарнизона противника погибли сто двадцать пять человек, из них — старшего и среднего начсостава — четырнадцать, младшего начсостава — тридцать два, — уточнил Солдатов. Он не стал говорить о потерях, которые понесли роты отвлекающего направления.
— Сколько всего в отряде было людей? — снова спросил командарм.
— Сто двадцать шесть человек.
— Значит, вернулся только один. Так, подполковник?
— Так, товарищ генерал!
— Выходит, остальные пропали без вести.
— Я считаю, товарищ генерал, они погибли, — твердо заявил Солдатов.
— На каком основании, подполковник? Ты что, сам видел, как они погибли или сам их хоронил?
— Это подтвердил раненый матрос. Кроме того, наши посты наблюдения слышали бой в течение двенадцати часов.
— Бросьте, подполковник! — раздраженно махнул рукой командарм. — Твой раненый матрос не мог всего видеть… Да дело и не в этом. Операцию ты провалил, людей погубил. Что от тебя ждать дальше?
— Товарищ генерал, — не сдержался Солдатов. — На войне всего не предусмотришь. Но люди погибли при выполнении боевого задания, в этом я убежден. А что касается меня, то я — человек действия и готов воевать с врагом там, куда посчитаете нужным послать…
— Все это, подполковник, есть не что иное, как оправдание бездумных поступков. Он, видите ли, человек действия! Действия командира такого ранга, как ты, всегда должны быть продуманы до конца. И мало разгромить гарнизон противника, его нужно разгромить при минимальных потерях! А у тебя получилось все наоборот. Конечно, честь и слава твоим матросам за исполненный долг и вечная память, если они погибли, а не попали в плен. Но ты, подполковник, после всего случившегося не можешь командовать бригадой. Помнишь, мы здесь с тобой уже встречались? Помнишь, о чем я с тобой говорил, когда ты рвался на передовую? Еще тогда у меня закралась мысль, что в тебе сидит какой-то бес, который правит тобой, как хочет!
Теперь Солдатов окончательно понял, что его отстраняют от командования бригадой. И отстраняют именно сейчас. Для этого и вызвали в штаб армии.
— Товарищ генерал, идет война, воюем мы с коварным и жестоким врагом. Поэтому в каждом из нас должен сидеть бес, а не ангел. Нас не учили отступать, но мы отступали! Нам говорили, что наша армия всех сильней, так почему же нас бьют?! — Солдатов со свойственной ему вспыльчивостью решил высказать все, что передумал за последнее время. — Я вам отвечу почему: потому, что каждый из нас дрожит за собственную жизнь! И чтобы выжить, уцелеть, мы выдумали себе какую-то особую тактику окопной войны: зарываемся в землю и сидим — ждем, когда ослабеет враг. Ждем-пождем, а если решимся попробовать силу свою, то тоже с оглядкой. Не получается — что ж, снова назад, в окопы, в землю. И не задумываемся, что тем самым деморализуем нашего солдата! Хотя здесь, на Карельском фронте, можно вести успешные наступательные бои. Не нужно только жалеть себя!