— Так-так, продолжайте, хотелось бы понять мотивацию вашего коллеги. — Полковник добродушно улыбнулся и тут же извиняющимся тоном поправился: — Нашего. Я хотел сказать, нашего коллеги.
— Мотивация здесь очевидна, — пожал плечами Изотов, — обида и стремление доказать собственную недооцененность. И если первое как раз и толкнуло Лунина на совершение убийств, то второе до последнего момента не позволяло ему скрыться и заставляло разыгрывать из себя гениального следопыта. Именно поэтому он и приехал в дом Фильченко и устроил это утреннее представление.
Закончив фразу, Изотов откинулся на спинку стула, давая понять, что добавить к сказанному ему больше нечего. Сидящие напротив него Локотков и Хованский кивнули почти синхронно, показывая, что в целом разделяют позицию следователя.
— Угу, — Реваев тоже кивнул, — очень интересно. Чувствую, без помощи психолога нам тут не обойтись. Если бы я знал, я привез человека, у нас есть в штате очень хороший специалист.
Уточнить, для кого именно, по мнению Реваева, требуется психолог, никто не решился, поэтому полковник продолжил:
— Я правильно понял, что убийство Фильченко раскрыто, причем раскрыто именно Луниным? Может, это и вправду недооцененный сотрудник?
— Там все раскрытие состояло в том, что он случайно наткнулся на видеозапись убийства, — пренебрежительно ответил Изотов. — Посмотрел ее ночью, а утром изображал из себя великого мыслителя.
— Опять повезло, значит. — Реваев с усмешкой взглянул на Хованского. — Дмитрий Романович, я думаю, такого везучего человека нам и искать нет смысла.
— Это как же? — опешил Хованский. — Или вы это так шутите?
— Какие тут шутки, — сняв с носа очки, Реваев повернулся к окну, разглядывая никому не видимые пылинки на линзах, — если все, что говорит полковник Изотов, верно, и Лунину действительно так везет, то есть только два варианта. Либо мы его не найдем, потому что он этого не захочет, либо Лунин найдется, но представит нам такую версию событий, после которой нам, как и год назад, надо будет делать выбор — наградить его или продолжать искать преступника.
Все молчали, пытаясь понять, что же именно сейчас им сказал московский полковник.
— Если честно, я ничего не понял, — признался Локотков, которого сложившаяся ситуация затрагивала в меньшей степени, чем Хованского.
— Это хорошо, — одобрил Реваев, вновь водружая очки на нос, — хорошо, что вы можете так вслух сказать. А ведь как бывает, люди до генералов дослужатся, а тоже ничего не понимают. Но не признаются, потому как…
Не закончив фразу, полковник неожиданно громко щелкнул пальцами, словно обрубая начатую им самим тему разговора.