Из бесед с офицерами мы поняли, что немецкая оборона в этом районе в значительной мере разрушена. Перед 1-й и 3-й американскими армиями существовали участки, где вообще не было войск противника, если не считать небольших отдельных гарнизонов да учебных лагерей. По существу, дорога на Германию была открыта. Правда, гитлеровцы спешно подтягивали колонны пехотных дивизий из Люксембурга.
Мне сообщили, что воздушная разведка не зарегистрировала какого-либо передвижения вражеских частей с советско-германского фронта. Бездействовала и немецкая авиация. Так почему же союзники не предпринимают решительного наступления? Почему даже в штабе Брэдли царит обстановка благодушия? Эти вопросы из чувства такта не принято задавать. В конце концов, я был просто гость.
Брэдли появился в точно назначенное время. Это был крепкий широкоплечий человек с прозрачными голубыми глазами, с манерами простодушного ковбоя. Он говорил тихим, спокойным и даже скучным голосом, без интонации и жестов. С прямотой и точностью школьного учителя, каковым он в молодости и являлся, Брэдли рассказал об обстановке на фронте.
У меня сложилось впечатление, что прямота его не была наигранной: он старался, насколько это было в его возможностях, честно нести миссию солдата. Миссию трудную, особенно в обстановке всякого рода интриг и разногласий между англичанами и американцами, о чем широко писала в те дни западная пресса.
Суть этих разногласий сводилась к тому, что Брэдли, его помощники и штаб были убеждены: командование английских сухопутных войск действует слишком робко и всякий раз, когда нужно идти на риск, неизбежный в войне, обнаруживает недостаток решительности.
На эту тему велось немало разговоров среди американских офицеров.
— А что вы хотите? — заявляли одни. — Осторожность прирожденная черта англичан.
— При чем здесь прирожденная, — возражал другой, — просто они вынуждены быть осторожными: у них ведь нет собственных людских ресурсов…
За обедом Брэдли произносил тосты с какой-то неуклюжей приветливостью. Вообще весь его облик — куртка с засученными рукавами, подчеркнуто неофициальные манеры — плохо вязался с нашим представлением о военачальнике такого ранга. И все же он оставлял прекрасное впечатление именно своей непосредственностью.
Мы побывали на передовых позициях, побеседовали с солдатами. Нам предоставили также возможность посетить лагерь немецких военнопленных.
Нас покорила и сердечность американцев, и прекрасная организация снабжения, и изобилие военной техники и транспорта. Об этом мы откровенно сказали нашим гостеприимным хозяевам. Каково же было мое удивление, когда после войны в мемуарах Брэдли я прочел несколько строк о нашей миссии, пропитанных тщательно завуалированной недоброжелательностью. Но оставим эти строки на совести автора!