Из-за стола поднялся начальник — мужчина громадного роста, с огромными ручищами, сжатыми в кулаки. Шапка надвинута на лоб. Из-под нее на меня устремились маленькие, жесткие и колючие глаза. Он сделал несколько шагов ко мне и, потрясая в воздухе кулаками, посылал отборную ругань.
— Где дочка? С кем ушла?
Я ответила, что ничего не знаю о дочери, кроме того, что она ушла в село менять вещи.
— А где гранаты? — кричал он. — Ты тоже не знаешь? — И ударил меня по лицу.
Я пошатнулась. Помощник его ударил меня с другой стороны. На мою голову посыпались удары то справа, то слева, и я шаталась то в одну, то в другую сторону. Лицо сильно горело, в ушах звенело.
Повернувшись к Земнухову, начальник заорал:
— Где гранаты?
Земнухов устало ответил:
— Не знаю.
Начальник приказал вывести меня.
Полицейский, засуетившись, спросил:
— Куда ее отвести?
— Да-а, — протянул начальник, у нас женской камеры нет. Но ты помести временно всех женщин в комнате против моего кабинета.
Мы вышли из кабинета, сделали два шага и остановились. Полицейский открыл дверь и язвительно заметил:
— Это будет ваша квартира. Пожалуйте. С новосельем!
В камеру, кроме меня, вошли две женщины — пожилая и молодая. Дверь за нами захлопнулась, стало очень темно. Рассмотреть ничего не удалось.
Я решила лечь на пол, но не успела сделать это, как услышала душераздирающие крики, затем глухие стоны. Я подошла к дверям, опустилась на колени и через замочную скважину стала наблюдать за коридором. Пожилая женщина горячо молилась богу. Молодая кого-то возмущенно ругала.
По коридору пробежал полицейский с ведром в руках, пронесли шомполы, какие-то широкие ремни и веревки. Где-то недалеко снова раздались душераздирающие вопли.
Я не выдержала, встала и отошла от двери.
Избивали и мучили людей часов до двух ночи, затем все утихло. До утра я не смыкала глаз.
Весь следующий день прибывали арестованные; приводили парней и девушек. В смежной с нами камере «занимался» следователь. Оттуда также доносились стоны, крики, ругань, удары о пол, возня, топот, лязг железа. Стена дрожала. Вызывали снова Земнухова, Мошкова и других и страшно издевались над ними. Истязания продолжались примерно до полудня.
Наступила вторая ночь. Она ничем не отличалась о первой: приводили людей, били, истязали; крики и стоны раздавались опять часов до двух ночи.
Я подолгу простаивала у дверей и через замочную скважину наблюдала за коридором. Мне все казалось, что ведут Валерию.
В нашу камеру стали часто приводить новых. Однажды полицейский втолкнул девушку и со смехом крикнул:
— Примите ворошиловградскую артистку!