Герои Краснодона (Авторов) - страница 30

Мы запели любимую песню Ильича «Замучен тяжелой неволей». Пели хорошо, с душой, пели до тех пор, пока не застучал полицейский.

Камера была очень мала, но мы становились тесно к стенам, и Шура почти на одном месте умудрялась танцовать. В ее танцах было много изящества и красоты.

Дубровина Шура — плотная, среднего роста блондинка, круглолицая, с голубыми глазами. О себе никогда ничего не говорила, всегда успокаивала других и больше беспокоилась об окружающих. Подойдет бывало, прижмется, погладит волосы или руку и скажет:

— Не нужно плакать! Вон у Марии Андреевны ребенок совсем на улице один, и то она не плачет… Ну, успокойтесь! — Голос у нее делался нежным, просящим. Она говорила: — Поймите, ведь нашим родным гораздо тяжелее они, бедные, не знают, что с нами. Да то ли им придется еще пережить!

Ей всех было жалко, но врагов она умела ненавидеть. Когда она говорила о немцах, то все в ней кипело. Это была глубоко впечатлительная натура.

Наступила середина января. Наши войска быстро продвигались вперед. В камеру доносился шум машин, на которых убегали фрицы.

Как-то вечером стали вызывать арестованных из камер. Из нашей камеры вызвали Соколову и меня. Дубровина бросилась ко мне на шею, заплакала:

— Что это, освобождение или смерть?

Все очень волновались.

В коридоре в одну шеренгу была построена молодежь и против каждого комсомольца стоял немец. Таким образом получилось две шеренги. Расстояние между шеренгами — один шаг. Переводчик держал какую-то бумагу в руках. Начальник тюрьмы суетился. Когда я появилась на пороге, он схватил меня за плечи, толкнул к выходу и сказал:

— Иди, иди отсюда!

Я выбежала на двор и не верила своему освобождению. На дворе стояла машина и подавала короткие сигналы. Видно было, что немцы торопились.

Я побежала домой. Мне казалось, что кто-то догоняет меня, что меня снова поймают и посадят в эту вонючую дыру…

Молодогвардейцев же палачи сбросили в шурф шахты. Свидетелем жуткой расправы был сторож. Он рассказывает, что три дня из шурфа доносились стоны…

М. Борц

…Части Красной Армии движутся в сторону Каменска. По улице одна за другой проходят машины. Пыль не успевает садиться и висит в воздухе, точно дымовая завеса. Красная Армия уходит…

На сердце становится тоскливо и больно. Кажется, как будто от тебя отрывают что-то родное, любимое, и всего этого жаль до слез. Но я не плачу, а только с грустью смотрю вслед уходящим и со страхом думаю о будущем.

20 июля я проснулась на рассвете. Издалека доносился глухой шум моторов. В город вошли немцы. Не успели они обосноваться в городе, как начали «охотиться»: забирали у населения все, что им только нравилось. Затем начались массовые расстрелы коммунистов и евреев. Я боялась за отца. А тут еще мы узнали, что на нас сделано два доноса в полицию. И мы решили, что папа должен уйти.