— В де-деревне кто из баб лу-лучше живет? — Шевчихин поставил на клеенку опорожненную стопку. — К-кто? У кого му-мужик да ко-корова.
— Ну, — согласилась Таисья. — Смотря, какой мужик. Уж у меня приймак был, так лучше век одной.
— И какая баба, — встрял Лунев. — Возьми вон Карпухину Нюрку-то — утром все коров в стадо выгонят, а у нее все-то стоит в пригоне недоенная. Намедни встретил Тимофея: «Опять, — жалуется, — надо корову менять». — «Не корову, — говорю, — а бабу-то тебе менять надо». — Лунев засмеялся: — Бабу-то менять, — повторил он довольно и принялся за пирог.
— Ба-бабы, они вся-всякие, — с трудом сказал Шевчихин. — В-вот у Ма-матвея покойница Степанида… Варька от Ма-матвея суразенка родила, так С-степанида на нее и не-не ругалась. Му-мужиков-то на трех один оставался… По-понимала.
— Это ты к чему? — строго подняла брови Дарья. — Не все бабы распутничали.
— Да-да я не про то, — заморгал белесыми ресницами Шевчихин. — Я про-про…
— А что, Петровна, — перебил Лунев. — Больше у тебя ничего не найдется?
— Нету, Акимыч, — помялась Дарья. — Было две бутылки, так одну еще на той неделе Русинову отдала. Пришел вечером — выручи, сват из города приехал. Я же сама, как чуть, теперь к нему. Вот ворота опять надо налаживать. Только тогда в бане намылась, легла отдохнуть, а он стучится… — Дарья поглядела на Таисью. — Может, у Таси есть.
Таисья промолчала.
— Найди, Сергеевна, — Лунев сунул руку во внутренний карман пиджака. — Деньги-то вот… — Он выжидательно посмотрел на Таисью.
— Нужны они мне, деньги. — Таисья поджала полные губы. — Так принесу. Деньги своей Физке отдай. Все от своих баб таите…
Надев пальто, вышла и через несколько минут вернулась с полиэтиленовой сумкой. Поводя плечами, задорно прошлась по половичкам, стягивая на ходу платок:
— Помню, как в памятный вечер
Падал платочек твой с пле-еч…
Лунев, посмеиваясь, взял с табуретки гармонь и протянул Шевчихину:
— Ну-ка, Данилыч…
— Ладно. — Таисья оборвала песню. — Скажут ваши-то, что одинокие бабы мужиков поят.
— Пусть говорят, — с напускной беззаботностью усмехнулась Дарья. — Их мужики, никуда от своих баб не денутся.
— И так не денутся, — Таисья, скинув пальто, достала из сумки и поставила на стол бутылку. — Не ради мужиков, ради праздника.
Еще раз выпили за День Победы, за тех, кто пережил, и за тех, кому поставлена пирамидка на горе у клуба.
И опять подумала Дарья про своих красноярских, что нет им памятника в родной деревне, да и самой-то Красноярки уже нет. И Таисья, словно поняв, о чем загрустила Дарья, участливо поглядела на нее.