Понемногу мы приближались к противоположному концу озера, туда, где в ночи светились огоньки костров. Тропинка мало-помалу превратилась в широкую тропу. Причем утоптанную настолько, что копыта наших лошадей не оставляли на ней никаких следов. Чувствовалось, что здесь постоянно ходят или ездят и при этом совершенно не пытаются скрываться. Кобыла Урр внезапно задрала голову и призывно заржала. В ответ издали донеслось такое же ржание. Вскоре мы выехали на открытое место. Гора, которой мы любовались вчера с противоположного края озера, высилась теперь прямо перед нами и закрывала половину небосклона. Небольшая долина начиналась у ее подножия и спускалась к озеру. Тропа, по которой мы ехали, пересекала эту долину и уходила дальше, за гору. Долина оказалась обитаемой. Чуть в стороне от тропы стояли два круглых степных шатра, рядом с ними паслись кобылица с жеребенком. Они снова поприветствовали нас громким ржанием. А прямо перед нами выросла цепочка из десяти темных силуэтов, окружающих невысокий земляной холм. Выглядели они угрожающе, но на этот раз мой меч так и остался в ножнах. Вместо грозных воинов Глуума нас встретили грубовато вырезанные из стволов дерева фигуры. Большеголовые, с едва намеченными руками, то ли просто без ног, то ли вкопанные по пояс в землю. Большинство истуканов скалилось вставленными в дерево орочьими клыками. У одного вместо головы на плечи был насажен медвежий череп, другая фигура была увенчана деревянными, но явно бычьими рогами. А еще одна вытесана из настолько изогнутой коряги, что я не понял, кого она должна изображать. Но, кто бы это ни оказался, существо представлялось не слишком приятным для общения. На груди у него висело три черепа, один орочий, а два явно человеческих. Тут я снова услышал звук уже знакомого мне бубна. Сейчас он доносился прямо из земляного холма, прячущегося за строем деревянных идолов. На этот раз бубен гудел тихо, еле слышно, словно невидимый шаман находился под землей. Я не сразу сообразил, что так оно и было. Холм оказался вкопанной в землю полуземлянкой с крышей из дерна. Я видел такие на севере, но не ожидал встретить подобное жилище на юге. Кочевые племена, постоянно перемещаясь по Великой Степи, обычно использовали шатры и навесы, которые удобно перевозить с места на место. Впрочем, если шаманы живут здесь постоянно, ничего удивительного в появлении такой землянки нет.
Никакой ограды между идолами не имелось, но Урр спешилась, стреножила лошадь арканом и пошла пешком. Я последовал ее примеру, оставив лошадей пастись за строем деревянных «хозяев». Проще всего было бы привязать лошадей прямо к деревянным фигурам, но делать этого не стоило. В Великой Степи эти идолы, или, как их называли орки, онгоны, считались вместилищами для местных духов. В некоторые из них могли вселяться после смерти души наиболее могущественных шаманов. Во время шаманских обрядов дух онгона пробуждался и общался с шаманом, а с его помощью и с другими орками. Зеленокожие побаивались онгонов и старались задабривать их мелкими дарами, а наиболее могущественным приносились жертвы в виде животных, а то и пленников. Маги, что светлые, что темные, презрительно кривили рты при одном упоминании об этих идолах. Но относиться к онгонам беспечно не стоило. Безобидная на вид деревяшка могла скрывать в себе мощь, не уступающую хорошему магическому артефакту. Да и орки вряд ли одобрили бы использование онгонов в качестве коновязи. А ссориться со здешними обитателями я не собирался.