Потом они взяли с алтаря кольца и обменялись ими.
Методистский священник, прижав к груди Библию, бросил в толпу слова, словно пригрозил:
– Что Бог соединил, никакой человек да не разделит.
Потом, обратившись к молодоженам, произнес:
– Супружество, вами заключенное, я авторитетом Матери нашей Методистской церкви Новой Земли подтверждаю и благословляю. Отныне вы муж и жена пред Богом и людьми. Во имя Отца и Сына и Святого Духа! Аминь.
Он перекрестил новобрачных книгой.
– А теперь скрепите свой союз поцелуем.
Тут же раздался шквал аплодисментов, и на радиоточке снова врубили Мендельсона. А Зоран стал усерднее тратить пленку под вспышку.
Итак, первая часть Марлезонского балета[83] завершена благополучно, а чуйка гадская все ноет про возможную подлянку и сдаваться не собирается.
Теперь осталось найти вторую невесту для продолжения банкета, пока первая целуется с законным мужем. Я же и второй невесте тоже посаженый отец.
Душа стремилась завершить наконец-то действо, которое снимает с меня ответственность за двух юных дев.
А кто спас хоть одну душу – спас весь род человеческий, говорит Писание.
Воздастся тому.
Надеюсь.
Вот Дюлекан стоит чуть в сторонке в своем подвенечном платье. Вижу. Одна стоит.
А где Доннерман?
Нет Доннермана.
Чуйка заныла просто бормашиной.
Пробежался глазами по толпе гостей.
Потом по периферии – и краем глаза зацепил знакомую фигуру, заворачивающую за угол оружейного магазина.
Я немедленно бросился туда, как самонаводящаяся ракета по тепловому следу.
Выскочив за угол, увидел, как Борис в свадебном костюме садится в служебный «хамви», с которого он уже оборвал все цветы, и они убитыми трупиками валялись на гравии.
– Стой! Ты куда? – крикнул я ему, подбегая к машине.
– Домой! – огрызнулся сержант, садясь на водительское место. – Обломись, Жора, не выйдет меня на проститутке женить. Думаешь, нашел лоха педального? – Он торжествующе показал мне комбинацию из трех пальцев, покрутив этой фигой у меня под носом.
– Кто тебе сказал, что она проститутка? – спросил я как можно спокойнее.
– Какая тебе разница? Главное – сказали.
– А ты не подумал, что тебе могли неправду сказать?
– А то нет? – взвился Доннерман.
Было такое ощущение, что еще чуть-чуть – и он начнет на себе рубаху рвать и пуп царапать. Накрутил себя парень нехило.
– Нет, – ответил я ровным тоном. – Эскорт – это торговля красотой, а не телом.
А внутри у меня все так клокотало, даже пристрелить его захотелось, урода. Взять и всадить три-четыре пули в эту наглую рожу. Даже не знаю, что бы было, не оставь я свой «шмайсер» в домике.