Кавказ, 1838
Год спустя после первого явления сюда нескольких «сибирских декабристов», год спустя после первой ссылки Лермонтова.
Огарев с женою провели там несколько месяцев, с мая по сентябрь: известие о смертельной болезни отца потребовало скорого возвращения.
После того из Пензы, а год спустя уже из Москвы Огарев пишет письма, сильно отличающиеся от тех, что писались до Кавказа.
С ним что-то произошло.
Герцену (конец января — начало февраля 1839 г.): «Какая-то сильная вера в провидение овладела моей душою. Что бы ни случилось со мною, я не впаду в тоску и отчаяние. Спокойно встречу я всякие несчастия, уверенный, что это так надо, что развитие высшего начала, начало мира не может быть дурно и что ergo, что бы со мной ни случилось, все это в законном развитии провидения изящно. И к чему же мне именно суждена какая-то особенная радость, чем я лучшее? Смирение и вера — вот девиз. […] Страдания посылаются избранным; они очищают душу» [ЛБ, ф. 69, VIII, 15].
Сатину: «Бог тебе дал величайшее из благ во вселенной — способность любить. Ты грустишь, ибо у тебя мало веры в совершенство провидения»; Огарев советует другу встать на колени и восклицать: «Боже! Прости тех, кто не ведает, что творят! О, спасибо, спасибо за страдания, которые ты посылаешь, ибо они очищают мою душу» (выделенные слова и вторая часть цитаты — франц. яз.).
Другое письмо Огарева Сатину (конец 1838 или начало 1839 г.): «С тех пор как моя душа живет в этом теле, она искала любить любовь. […] На что же ты ропщешь, на то ли, что не пришло время осуществления?
Если человек любит бога, то есть абсолютную любовь, то он волю свою сообразует с волею провидения, всегда верен идее любви, верит в будущность мира и без ропота переносит страдания своего настоящего пребывания, с твердостью несет крест свой. […] Людям таким, как мы, людям, которые носят в себе предчувствие любви абсолютной, не нужно искать счастия личного, если оно не вплелось в обстоятельства их жизни. […] Обнимемся и пойдем. Будем отринуты, не поколеблемся, будем осмеяны — простим, не будем любимы, станем ожидать любви в будущем» [ЛБ, ф. 69. VIII. 333].
Наконец, процитируем письмо к Кетчеру (начало 1839 г.): «Я как удивительно стал спокоен. Знаешь ли, отчего? Оттого, что я верю в провидение, верю больше, чем когда-нибудь […] оттого, что я стараюсь забывать себя и все отношу к высшему началу и говорю: да будет воля твоя!» [ЛБ, М. 5185, п. 1].
Что-то произошло на Кавказе: Огарев ждал и, как видно, дождался важнейших встреч, главных слов; он признается Кетчеру: «Я отшатнулся от идеи социалистов, что человек есть функция общества. Общество есть сборище людей, где главная цель индивидуум, счастье каждого, усовершенствование каждого» [ЛБ, М. 5185. 17, п. 9].