Расшевелило это на задушевный разговор и Шаповала.
— Расписал комарище зеленой молодой мухе-мужичище! — засмеялся и мотнул головой Шаповал. — У всякого большевика поневоле во рту сладко станет, если послушаешь… Такой гвоздь не то к Калинину пройдет, а Ивана Великого в Кремле к земле пригнет да на кресте онучи высушит… Ха-ха, пассажир!
Русаков кивнул головой, чуть критически усмехаясь, и бросил, будто именно об этом и думал:
— Поэт!
Но сердце щемилось другим.
Все, что он видел, было самим собою. И этот глупо-завиральный, но в некоторых пунктах не сдвигаемый с своих позиций Поляков, и смышленно вслушивающиеся во все порознь, но вместе додумывающие всякую думу до конца красноармейцы, и легковерный, подбитый ветром ходок, и колеблющаяся от всякого разговора ропотница — возвращающаяся из города от дочки в хуторок бабка, — все это было органически неотделимо от той новой советской жизни, которая плескалась пенящейся брагой взаимопонимания между всем простолюдьем. Рабочие и крестьяне! Крестьяне и рабочие! Еще те интеллигенты и служащие, которые идут с рабочими и крестьянами. Бывает, что в самой среде этих же группок рабочих и крестьян что-нибудь заставляет их обличать с азартом друг друга, но вмешайся-ка в их спор кто-нибудь Чужой — не переплетет ли их сразу всех в скрученное огнем и кровью кольцо единства против учуянного врага?
И вот в такой среде рабоче-крестьянского роят-ника — он, Русаков, бывший помощник инженера и подпоручик белого штаба. Каково его место среди них?
Рабочие и крестьяне! Русаков-Луговой имел, правда, небольшое образование. Но он не жил на готовом. Его отец, известный когда-то на юге антиквар, кроме образования и некоторых знакомств в промышленной среде ничего ему не дал. С полным правом Русаков мог считать себя тружеником, не менее чем все другие необходимым в обществе, пока существуют фабрики и заводы. Он не рабочий от станка, что звучит у работников партии как-то особо. Но чем хуже рабочего от станка работник от инженерского стола или труженик от книжной полки или подвижник от перекраивающей жизнь и не останавливающейся ни на миг мастерской человеческого духа? Лишь бы каждый из людей, делая свое отдельное дело, равнялся на общую цель, поставленную себе духовно спаявшейся человеческой массой.
Делает ли так сам он? Идет ли в ногу с теми, кого недавно считал выродками человечества?
Русаков, будто обличив себя, закрыл глаза.
Кто он и для этих людей и сам для себя? Белый доброволец, прикрывающийся чужим именем самозванец, человек, вынужденный не брезговать сделками с темными дельцами и взяткой… Темная личность со всех сторон.