Тот вождь, чье мнение до сих пор было решающим в каждом вопросе, в текущую жизнь вмешаться не мог. Его виднейшие соратники ни его опытом, ни его авторитетом не обладали. Среди них самих на почве соперничества за первенствующую роль в партии могла возникнуть распря. Но это могло обнаружиться только впредь, пока же формировочками, сговорами и знаменательным дроблением на спаянные личными интересами группки занимались второстепенные политические фигуры. Однако это явление чувствовала вся партия. Середняки-партийцы больше всего роптали на частые переброски их центром с работы на работу, не всегда дававшие им удовлетворение. На этой почве на местах происходили трения. Недовольные группировали единомышленников и шли на склоки, вызывавшие тряску организаций. Это отражалось на центре. И вот в партии явно показывалась трещина; наиболее беспокойные стали говорить о том, что порок делается хроническим и грозит потрясением самой партии. Как же должен был поступить Стебун перед явлением этого ропота в многоликом партийном массиве?
Оставалось приникнуть чутким ухом к какой-нибудь из глыб этого массива и вслушаться в шум тех толчков, какими определялось перемещение сил в партии. Стебун нащупывал ответ в решении, что если масса заставит отчитываться перед собой своих руководителей, то этого будет достаточно, чтобы партия сохранила за собой руководящую роль в революции. Но он еще медлил, проверяя себя.
И вот наступило первое собрание членов клуба.
Перед открытием собрания Стебун убедился, что хлопотать было из-за чего. Десятки не видавших раньше в глаза друг друга, одинаково ответственных коммунистов столкнулись здесь впервые за чаем и разговором.
Вездесущий и успевающий быть первым на всех торжествах Нехайчик топырится возле стола со стаканом чая в руке, споря с довольно перемалывающим даровой бутерброд Кердодой, который искоса взирает на товарища и сквозь чавканье бросает едкие замечания.
Возле центрального стола Тарас, Акоп и наступающий на них артиллерией своего трубного баса полногрудый и бурный Борисов.
Его преклонный возраст обличается только обильным серебром густых седин. А духом старый демагог бодр и великолепен свежестью, словно не сбросившее еще своей летней зелени, но уже покрытое ранним снегом коренастое дерево.
Он больше всех доволен тем, что нашлось место, где можно открыть словесную канонаду. А он — охотник до трескучей словесной пальбы и куролес первоклассный. Знаком не только с каждым деятелем центра в Москве, но знает, где и в каком переулке европейских столиц проживает какой коминтернщик. Им организовано несколько ученых учреждений, приобрев-ших международное значение и составляющих предмет гордости большевиков. В клубе — он среди равных ему по деятельности товарищей, но и здесь он виден больше других.