— Подозреваю, что сегодня утром она познакомила вас со своими сокровищами…
Она приняла Сашу за клиента, ничего удивительного при его-то импозантной внешности и природной элегантности.
— Остерегайтесь ее, — продолжила она, не дожидаясь ответа. — В делах она не уступит ни пяди, будет защищать своих художников до последнего.
— Не сомневаюсь, — ответил Саша.
— Но на нее можно положиться, она — лучшая.
Он покосился на меня.
— И в этом у меня никаких сомнений.
Я потупилась, мне было неловко.
— Принесу вам меню.
И вдруг мне резко расхотелось обуздывать себя, появилось желание побыть собой. Невыносимо столько месяцев подряд непрерывно подавлять себя. Махну на все рукой и на час почувствую себя свободной. Пусть хоть раз Саша увидит меня такой, какая я есть.
— Подожди, — удержала я Лили. — Наш гость заказывает блюдо дня.
Саша с трудом, но все же скрыл смех.
— Ага…
— Впрочем, я тоже. И принеси нам бутылку твоего лучшего вина, красного, понятное дело, и воду с газом. Так будет в самый раз.
— Как скажешь… Ты опять в форме, это радует… Все очень волновались.
Она испарилась. Мы наконец-то смогли обменяться настоящими взглядами, которые надолго вцепились друг в друга. Чернота его глаз, пугавшая меня в первое время, сегодня плела защитный кокон, из которого мне не хотелось убегать.
— Очаровательная женщина, — заявил Саша, — но такая же прилипала, как наш официант в больничном ресторане.
Я хихикнула.
— Она принимает вас за клиента галереи.
Он слегка наклонился ко мне с заговорщической миной, собираясь сделать признание, я тоже приблизилась к нему.
— Постараюсь поддержать ее заблуждение… Впервые вижу вас по-настоящему веселой. Вам очень идет.
Реальность ситуации обрушилась на меня со всего размаха, и у меня сжалось сердце.
— Саша… Я не очень понимаю, что мы здесь делаем.
Он потянулся к моей ладони, но на полпути его рука застыла.
— Ава, вы галеристка, по слухам, весьма талантливая, а я клиент, желающий приобрести произведения искусства, мы знакомимся, потому что, как я это себе представляю, вы не продаете работы кому попало. Так что расскажите мне о галерее, вот и все. На какую еще тему нам говорить? Об остальном — бесполезно. Мы и так достаточно друг друга мучаем, не находите?
Я кивнула, меня тронула и смутила его искренность.
— Хочу сегодня избежать боли, — продолжал он, — и главное, хочу, чтобы ее избежали вы.
Зачем описывать словами то, что приключилось с нами? Я принялась излагать историю галереи — с искренней страстью и со вкусом, в правильной тональности. Саша несколько раз прерывал меня, переспрашивая, когда интуиция подсказывала ему, что я говорю не все, в особенности если речь шла о наших семейных делах — о моих поездках в мамину коммуну, например. Узнавая о моих семейных обстоятельствах, многие посмеивались. Но не он. Он вникал в историю, которую я рассказывала, и оценивал ее влияние на мой характер. Пожалуй, он был прав: безобидное мамино чудачество воспитало у меня сдержанность. Я росла, всегда побаиваясь сбиться с дороги, как мама, и хотя ее жизнь ей нравилась и она, бесспорно, была более яркой личностью, чем многие, все же в глубине души я знала, что мне это не подходит. Некоторые эпизоды моего повествования особенно занимали Сашу, он просил меня подробнее описать все, что я делаю, чтобы перезапустить галерею, и почему сомневаюсь в правильности этих мер. Он внимательно и заинтересованно слушал, реагировал проницательно, анализируя ситуацию под новым углом зрения. Я успела забыть, что значит полноценно общаться с кем-то, у кого рассказ о моей работе вызывает искреннее любопытство, а не вежливую скуку. Его реплики подсказывали мне, что он привык руководить, что он прирожденный лидер, высокомерный, конечно, но всегда уважительный. В моем воображении всплыли картинки его концерта.