Он и девушка шли по территории за главным зданием. К востоку, была пустыня — белая с коричневыми проплешинами песка. Но не все белое было снегом, кое‑где это была соль. С высоты, на которой они находились, безжизненное пространство пустыни было видно по‑крайней мере на сто миль вокруг. Далеко на юге сверкнул отблеск полуденного солнца от окон проходящего магнитоплана. Под ногами хрустели прихваченные морозом стебли коричневой травы, солнечный свет слепил глаза, отражаясь от снежного покрова.
Край лужайки был обозначен голыми тополями, посаженными близко друг к другу, параллельно древней стене из коричневого камня. Трехметровый электрифицированный забор за стеной почти слился с горным склоном, на который упала тень; под покровом можжевельников еще сохранялись голубые сугробы.
Сели на освещенную солнцем скамейку. Он вынул шахматную доску из кармана своего пальто и положил между ними.
— Хочешь сыграть?
— А ты хорошо играешь? — спросила она просто.
— Средне. Не так хорошо, как ты.
— А откуда ты это знаешь?
Он колебался — они часто играли — но эту правду он устал ей говорить.
— Это есть в твоем файле.
— Хотела бы я увидеть свой файл когда‑нибудь.
— Боюсь, у меня больше нет к нему доступа, — соврал он. Файл, который она имела в виду, был не тем, о котором говорил он. Они говорили о разных вещах.
Ей выпало играть белыми, и она быстро разыграла итальянскую партию, лишая доктора из равновесия ходом пешки с3 на четвертом ходу.
Чтобы дать себе время подумать, он спросил:
— Есть ли еще какие‑нибудь просьбы?
— Просьбы?
— Есть что‑нибудь, что мы можем сделать для тебя?
— Я хотела бы увидеть своих маму и папу.
Он не ответил, обдумывая ход. Как и большинство любителей, он изо всех сил пытался думать на два‑три шага вперед, но у него это плохо получалось. Как и большинство мастеров, она думала позиционно, и хотя в текущий момент она уже не помнила свои первые ходы, это не имело значения. До того как несколько лет назад ее краткосрочная память была стерта, в долговременной сохранились несчетные варианты и позиции.
Она отвечала мгновенно, вот уже один из его слонов скоро будет проигран. Он улыбнулся с сожалением. Происходил еще один разгром. Тем не менее он сделал все возможное, чтобы оказать достойное сопротивление, и подарить ей интересную игру.
Пока кураторы не развязали ему руки, он мало чем мог ей помочь.
Прошел час — время для нее ничего не значило, — вот она опять говорит «подумай». Ферзя давно нет, ситуация безнадежна. — «Сдаюсь». Она улыбнулась, поблагодарила его. Он сунул шахматную доску в карман.