На прощание она попросила фотографию, и Женька, ненавидевший камеры Женька, согласился. Фото так и осталось храниться в телефоне. Зачем? А кто его знает. Может, чтобы Оля-из-будущего, одинокая Оля в московском метро посмотрела однажды на эту фотографию и вспомнила мальчика из своего прошлого.
Может быть — потому что так было спокойнее. Она и сама не знала.
Кроме фотографии, у неё остались разве что обломки фонарика. Для чего — кто теперь разберёт. То ли на память, то ли как своеобразный оберег, способный хоть немного защитить от подступающей темноты. Вот только на что он, сломанный, годился?
— Сделай что-нибудь, — попросил Женька перед отъездом, — чтобы они до тебя не добрались. У меня уже нет ни времени, ни возможности, но ты… постарайся держаться тут, хорошо?
— Хорошо, — ответила Оля, но с тех самых пор ничего толком не сделала, провалившись в стылое отчаяние, холодное, как эта зима.
Холодно. Холод — всё, что ей оставалось. Внутри, в классе, во взглядах бывших друзей и на кончиках озябших пальцев танцевал проклятый мороз, который ей больше нечем было растопить. Не осталось ни планов, ни идей, ни возможности противостоять судьбе.
Возможно, причина лежала в одиночестве. Может быть — в ощущении собственной беспомощности. Женька был прав: его отъезд ещё на деление приблизил стрелки внутри неё к двенадцати.
Они продолжали общаться: через соцсети, через видеозвонки. Женька оставил ей сканы страниц дневника своей матери, и иногда по вечерам Оля перечитывала записи Марины, уже особенно не скрываясь. Самостоятельно пыталась углубиться в шифровку — но не находила зацепок.
Он писал, что на Севере всё почти так же, как и у них — только снега больше. А ещё расстояние между населёнными пунктами огромное. Так просто из города в город не добраться. Это эфемерное общение отчасти заменяло реальное — но только отчасти.
Сначала Оля боялась говорить о чудовищах по телефону, но потом осмелела. Другого пути всё равно не оставалось. Всё, о чём они беспокоились раньше — заметят, начнут задавать дурацкие вопросы — стало неважным, и теперь прятаться толку не было.
Её начали считать даже более странной, чем когда-то считали его, и друзей у Оли практически не осталось.
Нужно было что-то делать. Искать зацепки, разговаривать с людьми, пытаться добраться до правды и выйти на тех, кто послал Гошу по их души. Не выходило. Оля чувствовала себя так, будто с Женькой на Север отправились все её силы и желание что-то менять.
Отправились — и замёрзли там, превращённые в глыбу льда. Эта глыба порой шевелилась внутри, неумолимо царапалась в нежную плоть зловещими стрелками, которые больше ничего не останавливало. Порой Оля как будто наяву слышала тиканье часов, что отсчитывали время до неизбежного.