«Они» на горизонте не появлялись.
Вовка, Глеб и Лена вернулись в класс через три недели после инцидента. Непривычно тихие, бледные и грустные, с потухшими, словно мёртвыми глазами. Они так и не сказали ничего внятного по поводу Фролова и его ручной змеи. Молчали, будто не понимали, что происходит.
Они сходили на занятия всего пару раз, а потом исчезли. Поговаривали, что родители забили тревогу и настояли на госпитализации в психиатрическую клинику.
Олю забрали бы туда же, расскажи она правду о том, что её гложет. И она молчала.
— Ты стала какой-то печальной, — говорил папа вечером, когда Оля вяло ковырялась ложкой в ужине и старалась не смотреть родителям в глаза. — Не заболела?
— Нет, — отвечала она и уходила в свою комнату.
Они проиграли. Выиграли у Фролова — но проиграли судьбе, проиграли снам, проиграли расстоянию. Маленькая победа над Гошей таяла в череде этих поражений, как мираж. К тому же…
Оле ужасно не хотелось этого признавать, но они с Женькой действительно были виноваты в смерти Фролова. Фролова, который, если бы не змея на его плече, как знать, мог бы быть хорошим человеком.
Она примирилась с убийством монстров, но беспощадное осознание убийства человека будило по ночам, не давало как следует заснуть, преследовало в школе липким прозвищем «ведьма» и пустыми глазами Глеба, Ленки и Вована, которые виделись Оле в кошмарах. Без Вовы в классе стало ужасно тихо и скучно.
Сколько Оля ни убеждала себя, что ничего особенно плохого они не сделали — Гоша, как-никак, был чудовищем, захватившим разумы троих одноклассников и бог знает скольких ещё людей — в глубине души продолжало ныть и болеть.
Кто знает, может, сбывающаяся судьба стала их расплатой за расправу над Фроловым?
Как бы то ни было, прошёл месяц — а за Олей никто не пришёл. Не появлялся зловещий полуволк, хриплый вой которого она до сих пор вспоминала с содроганием. Исчезли с улиц трупы кошек, окончательно убедив ребят: кошачьим маньяком был либо Фролов, либо Женька. Таинственные покровители Гоши, которые якобы хотели видеть их в своих рядах — о них тоже не было слышно ни слова.
Жизнь потеряла смысл и вкус. Оля попыталась было сунуться в олимпиадный кружок, но её там не приняли. Из всех олимпиадников более-менее доброжелательно на неё смотрел только Никитка. Будто помнил, что она когда-то для него сделала.
Так что оставалось сидеть на уроках и наблюдать, как ритмично, почти механически подёргиваются губы Вивлы, когда она рассказывает очередной скучный материал. Разводить руками серое марево и продолжать существовать в ожидании то ли чуда, то ли сигнала.