Когда остановятся стрелки.
Когда она не сумеет вспомнить эти дни.
Кто-то потянул её за рукав.
Оля вынырнула из мрачных раздумий, осознав, что уже успела машинально, не глядя, собрать вещи в груду и теперь такими же механическими движениями засовывает их в сумку. Урок давно закончился. Из класса успели уйти почти все, кроме разве что неё самой и…
Стаськи?
— А… что… — только и выдавила Оля, смешавшись. Бывшая подруга стояла в проходе между рядами и буравила её взглядом из-под круглых очков. Белое худи делало её похожей на привидение, и сходство только усиливали мелкие тени, летавшие вокруг.
— Поговорить надо, — буркнула Стася и снова дёрнула её за рукав. — Пошли, пока сюда другой класс не прибежал. Или пока учителя дверь не закрыли.
Поговорить? О чём?
Они не общались с того самого дня, когда вскрылась нелепая Олина ложь о котятах. Когда Женьку обвинили в живодёрстве, и весь класс отвернулся от «маньяка» и его «ручной крысы». Пусть времена травли прошли, а подозрения стихли, Стася её так и не простила.
Её можно было понять. Оля обманула подругу. Подставила под удар котят, погубив их в лапах кровожадного зверя. До недавнего времени ей казалось, будто случившееся — целиком её вина, но сейчас, когда разрозненные нити связались в одно целое, картина изменилась. Теперь Оля понимала: вряд ли она что-то могла сделать. Котят всё равно убили бы.
Но как объяснить это Стасе? И как самой перестать себя винить?
Оле не хотелось этого признавать, но, когда бывшая подруга подошла к ней, в глубине души забрезжила обманчивая, несмелая надежда. Что они смогут помириться. Что всё обойдётся. Что её простят.
Она уже знала: нет ничего более обманчивого, чем такие чувства.
— Ты ужасно выглядишь, — заявила Стаська, когда они добрались до школьной столовой и встали в очередь в буфет. — Бледная, с синяками под глазами, с этой странной причёской. Смотришься так, будто вообще не спишь и почти не ешь.
— Всё… в порядке, — вяло отозвалась Оля. Выглядела она и впрямь не очень: стресс и чудовищное напряжение последних дней не давали покоя, отражаясь на лице. Хотя, пожалуй, последние дни винить не стоило: началось всё намного раньше. Оля бледнела и тускнела ещё со времён Женькиного отъезда.
Нет, даже не с него. Со времён начала травли.
— Снова врёшь, — вздохнула Стася. — Вот так всегда.
Мимолётно уколола совесть: одноклассница была права. С того дня, как её втянули в сверхъестественные разборки, Оля врала очень много, больше, чем за всю предыдущую жизнь, врала родным и близким, врала случайным бабкам в обшарпанных подъездах, врала друзьям — и никогда из этого не выходило ничего хорошего.