— Я согласна, — прошептала Оля и закрыла глаза. — Полностью согласна, ещё согласнее, чем он. Так иди же ко мне, сволочь ты этакая. Иди, потому что в том теле тебе сейчас будет… жарко.
Она схватила его за руку — порез к порезу, ладонь к ладони. Тот по-прежнему не реагировал.
Над головой вспыхнул ослепительно белый свет. Наконец-то прожекторы включились. Отлично. Как раз вовремя.
Уши разорвал пронзительный визг: истерично, болезненно завыла мазутно-чёрная масса. Зашевелилась, скукожилась под этим светом, отпуская её ноги, уползая назад, во тьму, из которой когда-то пришла.
Мгновение — и от жижи, что растекалась по всему залу, не осталось и следа.
Туда ей и дорога.
Оля с облегчением вздохнула и отступила назад, в единственное место в этом чёртовом зале, где до сих пор стоял полумрак. В тень огромной новогодней ёлки.
Женька изваянием застыл в пятне света, белоснежного света праздничной иллюминации, пригвоздившего его к одному месту, света, что не давал сделать лишнего шага.
Она помнила: яркий свет парализует их и не даёт двигаться. А значит, когда весь зал залит сиянием, и этот Дом культуры — самое светлое место в городе, существу некуда бежать. Некуда скрыться. Кроме как…
Кровь сочилась между их сплетёнными пальцами.
Часы били полночь. И те, и другие.
Её судьба решалась здесь и сейчас. Невнятные сны, что начались в ноябре, и всё, что случилось после них, — кошачьи трупы, Фролов со змеёй, ссора со Стаськой, травля, «они», убийство, Север, Рэна — всё схлопнулось в точку, одну-единственную точку, где Оля стояла в тени от ёлки и держала Женьку за руку, а между пальцев шевелилось… нечто.
Рука горела. Не болела даже — пылала, заходилась нелюдским жаром, точно по венам и впрямь тёк жидкий огонь, тёк раскалённый металл, текла сумасшедшая, безумная, чудовищная сила.
Женька прерывисто вздохнул и дёрнулся. Поднял на Олю глаза — усталые и тревожные, но знакомые. Человеческие.
Привычного серого цвета, без всяких инфернальных огоньков.
— Что ты… — пробормотал он, всматриваясь в лицо Оли непонимающим, ещё осоловевшим взглядом не проснувшегося до конца человека.
А потом перевёл глаза на их сплетённые пальцы — и недоумение сменилось паникой.
— Да ты с ума сошла! Это что, и есть твой «план»?! Прекрати! Отпусти немедленно, оно же…
Он попытался выдернуть руку, но та, похоже, всё ещё плохо слушалась.
Часы били полночь. Оля улыбнулась.
— Верь мне, — отозвалась она и лишь сильнее стиснула пальцы на его ладони. — Я справлюсь, вот увидишь.
Тело пронзила резкая болезненная вспышка. Руку и вовсе будто раскалённым штырём прошило. Оля не удержалась на ногах: грохнулась на колени, но пальцы не разжала. Нельзя. Рано, слишком рано.