Интересно, в их случае правило работает? Кровь они, как и положено, смешивали, а что в процессе там ещё и тварь затесалась… ну, всякое бывает. Технически считалось.
Но, наверное, только технически.
Оля попыталась вообразить Женьку своим названым братом, и ей стало смешно. Ему, кажется, тоже.
— О да, — усмехнулся он. — Прямо представляю эту картину: ты — моя мелкая сестричка. Даже звучит эпично.
— Мелкая? — почему-то возмутилась она. — Эй, с чего вдруг? Мы ровесники, забыл?
— Да ну? — прищурился Женька. — У тебя когда день рождения?
— Пятнадцатого августа, — отозвалась Оля. — А что, у тебя раньше?
— Ха! Двадцатого февраля. Через полтора месяца. Так что мелкая здесь только ты, и не спорь.
Она фыркнула и попыталась запустить в него подушкой, но Женька с лёгкостью увернулся.
На душе у Оли было хорошо и спокойно. Мир, полный демонов, отступил, давая долгожданную передышку, в которой хватит места и ребяческим забавам, и настоящим приключениям. Всё ещё было впереди — и чудовища, и чудеса. Целый мир чудовищ и чудес.
Неведомая опасность, нависшая над их головами, испарилась. Ушли зловещие сны, ушли тревога и тоска. Исчезли, померкнув, и Фролов с его змеёй, и неведомый Кирилл с протезом руки. И мазутная жижа, и нелюдской огонь, горящий в венах. Остались только они с Женькой. И ещё — может быть, где-то там, в недрах вселенского виноградника из Олиных снов — невесомая Марина, призрачная и прозрачная.
На стене звонко тикали часы. Обычные, круглые, с однотонным пластиковым обрамлением. Совсем простые и домашние, не отсчитывающие время до беспощадного будущего, не зовущие, не подгоняющие. Не тревожные. Не злые.
В соседней комнате переливисто храпел Дмитрий. А в окно комнаты несмело заглядывало тусклое январское солнце.
Мир просыпался первым утром нового года.