—.. Увидеть Париж… — повторил Свешников.
— Вполне можешь себе позволить.
— Умереть?
Марии, наверно, мог прийти в голову ещё один довод: впечатления на тот свет не унесёшь. А смерть? — она уравняет любознательных с домоседами, с теми, кому ничего не досталось.
— Сто с чем-то марок, — продолжала Мария. — В Прагу — и подавно тридцатка, это же рядом. Когда мы с тобой познакомились, ты о таком и не мечтал.
— Прага тогда стояла в другом полушарии, Париж — на другом шаре.
— Попробуй угоди тебе: этот мир тесен, прежний — велик.
Прежний был так огромен, что для встречи с Марией (сегодня Свешников искренне считал, что лишь для этого) ему когда-то пришлось лететь с тысячной скоростью восемь или девять — он уже запамятовал, сколько точно — часов.
Во второй раз дорога к Марии сделалась покороче, и Дмитрий Алексеевич подумал, что если так пойдёт и дальше, то, чего доброго, станет сокращаться не пространство, а жизнь: разменяв седьмой десяток, он был готов к тому, что последняя, по его разумению, четверть отпущенного ему срока может оказаться неполной. Он не ощущал, правда, своих лет — если только не смотрелся в зеркало или под утро не утруждал женщин нескромным подсчётом, — они же, лета, пошли сменяться чаще, нежели хотелось, и Свешников невольно, думая о них, подсчитанных, уже не прибавлял ежегодную единичку к числу их, прожитых, а отнимал оную от немногих оставшихся. К полученным результатам он относился спокойно, хотя часто и печалился тем, что ему суждено сгинуть бесследно — не построив дома, не посадив дерева, не вырастив сына, — тем, что никто не заметит его ухода, разве что последняя женщина поплачет на могилке; он пока не узнавал в ней Марию — и надеялся, что это будет она, оттого что больше некому было посвятить оставшиеся годы.
— Что ты вдруг призадумался?
— Хочу сообразить, как бы нам с тобой повидать свет. Ты уже побывала где-нибудь?
— Бездельничаю, а вот не выбралась. Да одной и скучно.
— Как и навсегда уезжать из дома.
Эту реплику Мария будто бы оставила без внимания, попытавшись перевести разговор.
— Ты сегодня — гость, и тебя надо сначала накормить и напоить, а ты вдруг так ушёл в себя, что и не заметил, как я закончила накрывать, и сама уселась за стол, и вино разлила. Ты ведь водку будешь? Я угадала?
— Угадала, Маруся, спасибо, что угадала, да ведь что дашь, то и будет хорошо, потому что выпью — за тебя. Но ты устроила целый пир…
— В Москве всегда ты меня угощал…
— И безуспешно напрашивался в гости.
— Положим, не ты напрашивался, а я не приглашала. Но садись же, садись.