Из занятий по тактике на местности я знал, что дорога, проходящая мимо склада боепитания, ведет к деревне Крутышки, где — и это знали все в лагере — гнали ядреный самогон…
Я, в соответствии с воинским уставом, крикнул:
— Стой! Кто идет?
И снял винтовку с плеча.
Фигура в плащ-палатке матом послала меня куда подальше и продолжала идти, шатаясь и не замечая глубокой лужи впереди. Поскольку матершинник вышел на освещенную часть дороги, я узнал его. Это был подполковник Канищев, комендант нашего лагеря. Очевидно, он возвращался из деревни, с очередной пьянки.
— Стой! Стрелять буду! — крикнул я и передернул затвор винтовки, тоже согласно уставу.
В ответ я услышал очередную порцию мата. Канищев продолжал идти по размытой дождем дороге, с трудом передвигая ноги…
И тогда я выстрелил в воздух. Канищев тотчас плюхнулся в лужу, и лежал в ней, пока не прибежали разводящий и наряд. Они вытащили матерящегося подполковника из лужи. Разводящий посмотрел на меня и сделал характерный жест, покрутив пальцем у виска.
— Действовал по уставу! — отрапортовал я…
…После дежурства я вошел в пустую палатку. Все ребята были на занятиях. Я сел на свою койку, снял грязные сапоги и, не раздеваясь, прилег… Тут же кто-то откинул полог палатки, и в проеме появилась физиономия подполковника Канищева. Он, к моему удивлению, выглядел почти трезвым.
— Слушатель Тарасов? — сказал он, ехидно улыбаясь. — Так… в одежде — на заправленной койке… И сапоги в грязи.
Я, зная, что беды не миновать, продолжал лежать.
— Три наряда вне очереди! — рявкнул Канищев и закрыл полог палатки.
• • •
Единственная польза лагеря была в том, что я подружился с ребятами, пришедшими в Академию после школы. Таких «школьников» на нашем курсе было человек десять. Как выяснилось, все они были из «серьезных» семей. У одного отец — заместитель Л. Берии по кадрам, у другого — академик-атомщик, у остальных — «шишки» в Армии. Для «школьников» не было казарменного режима. Мы жили дома и приезжали в Академию к началу занятий. Наш радио-факультет находился за восточной трибуной стадиона «Динамо».
Нам выдали форму с курсантским погонами. В магазине «Военторг» мы купили металлические буквы «В» и «А» и прикрепили их в просветах наших погон. Это должно было обозначать «Военная Академия» (по крайней мере, мы, пижоны, так думали). А вне Академии мы носили штатскую одежду.
«Стиляги» — это про нас. Все жили в центре и встречались вечерами на «Бродвее» (т. е. улице Горького, теперь Тверской), сидели в «Коктейль-Холле» или кафе «Норд». Часто посещали ресторан «Аврора» на Петровских линиях. Это был единственный ресторан в Москве, где можно было танцевать запрещенные в любых заведениях и на любых вечерах танго, фокстрот и даже «буги-вуги». На ударных в «Авроре» солировал знаменитый в те годы Лаци Оллах. А гостей встречало огромное чучело медведя в ливрее и с подносом в лапах… После посиделок в «Коктейль-Холле», где у нас был персональный столик на втором этаже, выходили прошвырнуться по «Броду», где активно «кадрили чувих», т. е. знакомились с девушками.