Но мне несказанно повезло. 1 сентября 1953 года было ликвидировано Особое Совещание при МВД, которое и творило этот жуткий беспредел. Начавшаяся еще ранее по инициативе Л. Берии «оттепель» продолжалась, пересматривались тысячи дел…
Мое дело вдруг передали Военному трибуналу города Москвы. Бить и измываться перестали. Ко мне в камеру приходил сам военный прокурор города и нормально со мной разговаривал…
А потом с меня сняли все обвинения и перевезли в наш военный госпиталь имени Н. Бурденко, поскольку я уже и ходить не мог после пребывания в «узилище».
Как я потом узнал, когда мое дело перешло в ведение Военного трибунала, отец поднял на уши всех своих фронтовых товарищей — и генералов, и маршалов. Они собственно, и решили вопрос.
• • •
Парадокс: я в 1972 году снимал фильм «Петерс» — о левоэсеровском мятеже в 1918 году. Тогда эсеры из ВЧК арестовали Дзержинского и из пушек стреляли по Кремлю. На улице Лубянка снимался эпизод атаки большевиков на здание ВЧК, захваченного эсерами. В одном из окон здания был пулемет «максим», стрелявший по большевикам. И мне вдруг захотелось самому тоже стрелять из этого «максима»… Это, наверное, сказались мои воспоминания о пребывании на современной Лубянке…
• • •
В госпитале я лежал в отдельной палате. Меня часто посещали родители, товарищи и любимая Лиля. Надо мной висели разные трубки и приборы. Меня лечили, лечили и лечили… А Лиля, глядя на гипс и бинты, покрывавшие почти все мое тело, плакала. Я пролежал в госпитале почти до весны. Не буду перечислять, что у меня было перебито, порвано, отбито… Ко всему прочему, начались сложности с разными внутренними органами и системами. Я очень похудел, стал похож на живой скелет…
В Новый год вместе с моими родителями и братом ко мне пришла и Лиля. Я обрадовался — вся семья со мной…
• • •
И все-таки мой молодой организм справился с этими ударами судьбы. К весне я уже ковылял по госпитальному парку в сопровождении симпатичной медсестрички… К апрелю она дежурила иногда около меня и ночью. В мае меня выписали из госпиталя. Я поправился, все, что нужно, у меня срослось и восстановилось, но боксом запретили заниматься категорически. Кроме того, было подозрение, что у меня начался диабет. Я всячески поддерживал подозрения о диабете, обильно употребляя в пищу сахар, которым меня снабжала моя медсестричка…
После выписки из госпиталя специальная комиссия поставила меня перед выбором: год академического отпуска для лечения диабета или демобилизация. Естественно, я выбрал демобилизацию. Для всех мое почти годовое отсутствие и лечение в госпитале объяснялось страшной автомобильной аварией, в которую я случайно попал.