— Уберите руку.
Вышла, захлопнула дверцу. Снова голосовала. Остановился старый, обшарпанный «Москвич». Надя обрадовалась, увидев за рулем худого добродушного очкарика лет пятидесяти. И почти не удивилась, заметив, когда они поехали, что очкарик совершенно не ориентируется в Москве и к тому же абсолютно пьян.
Ей стало настолько жутко, что страх исчез, оставив только дрожь в руках, полную безучастность к происходящему и отстраненное любопытство: этот или следующий фонарный столб окажется последним? Да еще боязнь: вдруг какой-нибудь гаишник остановит, и тогда уж не судьба ей добраться до заветного дома, даже если не судьба умереть под фонарным столбом.
«А мне сегодня везет», — подумала Надя, когда часа через полтора они остановились у Лешиного дома, и сказала доброму пьяному очкарику:
— Вы меня подождите, я за деньгами сбегаю. Я вам в залог оставлю…
Оставить было абсолютно нечего. Надя содрала с головы рваную свою фату, сунула ее в руки очкарику, выскочила из машины и быстро зашагала к подъезду.
Но чем ближе она подходила, тем больше замедляла шаг.
Подъезд…
Лифт…
Дверь квартиры…
«А ведь уже совсем стемнело. Часов одиннадцать, наверно», — почему-то подумала Надя.
И тут она вспомнила, что у нее нет ключа.
«Значит, надо позвонить».
Думать было трудно. Все равно что шагать по пояс в воде против сильного течения.
«А зачем звонить? Никого там нет… Это я все сама себе напридумывала… Там — пусто… Но мне все равно надо туда… Мне надо отдать деньги водителю… Пьяному водителю… Что мне делать?!»
И Надя привалилась спиной к двери и стала сползать на пол, чтобы спокойно посидеть на корточках и подумать.
Она сначала пустила горячую воду, а потом резко перевела ее на холодную, и ее обдало ледяной струей.
От этого дыхание сбилось, стало неровным. Она сцепила зубы. Только бы не закричать, не застонать.
Вода смывала все греховные мысли, смывала безжалостно, дочиста. И тело становилось снова живым, здоровым, настоящим.
Алексей сидел прямо на кафельном полу, опустив голову, слез уже не было. Он даже улыбался.
Инна вылезла из ванны, накинула махровый халат, приподняла сына и сказала:
— Давай я тебя помою.
И он, послушный, как теленок, встал под душ. Она намылила мочалку и стала медленно водить по его упругой коже.
Да, он был уже мужчиной. Он уже сам мог иметь детей. И он будет их иметь. Не беда, что детство у него так затянулось. Теперь оно пройдет, быстро пройдет.
— Чуть пониже, — попросил сын, когда она растирала ему плечи. — Между лопаток.
— Обязательно. Непременно. Ты у меня будешь чистенький, как младенец.