Это «здесь и сейчас» превратилось в три месяца. Осеннее море пахло по-другому: волнующе, свежо. Джессика вернулась в отель, где она остановилась, когда впервые приехала в Венецию. Она — идеальный гость: ест в отеле два или три раза в день, щедра на чаевые и оплачивает свой счет каждую неделю. Стандартный номер был заменен на полулюкс в конце июля. Джессика покидала здание только иногда — например, когда она проходила несколько сотен метров под покровом ночи, прежде чем вернуться в отель. Она не хотела, чтобы ее кто-нибудь видел, хотела, чтобы темнота скрывала ее уродство, ее отвратительную кожу и сальные волосы. Не раз ей казалось, что кто-то преследует ее. Не раз она слышала шаги за собой, которые останавливались, когда она останавливалась. Когда она оглядывалась через плечо, мелькала тень, убегающая прочь.
В отеле она чувствовала себя в безопасности. Там никто не задавал глупых вопросов. Они, наверное, думали, что она содержанка, живущая на деньги какого-нибудь эмира, который просто решил не возвращаться домой.
Джессика целыми днями лежала в огромной кровати и смотрела телевизор. Иногда невралгия настолько усиливалась, что Джессика становилась совершенно неподвижной. В такие моменты она сжимала простыню в пальцах и закрывала глаза. Тогда она пыталась вспоминать то чувство ошеломляющей свободы, которое испытала в вапоретто в тот день, когда впервые встретила Коломбано. Но Джессика никогда не кричала. Она не доставляла миру такого удовольствия. За болью часто следовала мучительная мысль, образы матери, отца, ее брата, Коломбано. Эпизоды боли были подобны жгучей соли в ранах, они рвали ее подсознание. Они всегда приходили вместе, тоска и боль. Но не всегда в таком порядке.
Джессика прибавила в весе, но это совершенно не заботило ее. Выходя из комнаты, она надевала шорты и толстовку с капюшоном, наносила блеск на губы и стягивала волосы в хвост. Она стала похожа на тень прежней себя, которая никогда не выходила из дома некрасивой и неухоженной. Она стала медленно умирающим уродом в чужой стране, в городе, который из восхитительно красивого превратился в отвратительно уродливый. Она была одинока и поэтому готова сдаться.
Какой бы идиоткой ее считали мама с папой, если бы они были живы! Будет ли Тоффи сжимать ее руку и дальше? Прикоснется ли он к ней вообще?
Откуда-то донеслась скрипка уличного музыканта. «Времена года» Вивальди. «Зима». Зима действительно приближается.
Джессика смотрела на поднос, который накануне вечером заказала в номер. На нем оставались недоеденный антрекот и засохшая картошка фри. Ее пальцы потянулись к зазубренному ножу для стейка, к его деревянной ручке. С ее мокрых волос вода капала на ковер. Музыка, доносившаяся извне, была прекрасна, ее звуки — так вневременны и восхитительны.