Он хотел предложить всем убраться на корабле с этой планеты, а тем, кто подлежит эвакуации, остаться; только с Оливером не знал, что делать. О смерти Дориана он уже знал: час назад говорил с начальством, и его смерть была подтверждена отключившимся иммунным чипом, но говорить об этом остальным Лотар не спешил. Он попросил проверить Берга и еще троих: Вильхара, Ирона и Кирка. Имени Глиста Лотар не знал, потому и гадать не стал, кто он на самом деле, ограничившись запросом о тех, кто пропал. Он надеялся, что аналитика данных с камер позволит сказать, живы они или нет, тогда и про Дориана можно будет рассказать, а пока хватало растерянной Карин с красными глазами и упрямого Шефа.
– Я думал попытаться сначала узнать, зачем ты им нужен, – начал было Лотар, но Шеф перебил его, не желая ничего слушать.
– Я никуда не полечу, – сказал он уверенно. – О чем ты говоришь? Какая еще эвакуация? Какой шанс на будущее? Посмотри на меня и скажи честно: ты можешь представить меня среди нормальных, как вы выражаетесь обычно, людей?
Он посмотрел Лотару в глаза, а тот только челюсть сильнее сжал. Он не мог представить Оливера среди людей, не мог представить его в зеленых садах Майкана. Он словно врос в Пекло, словно стал его частью – как скала в песках Хайбы, как один из спутников, отражающих тускло свет Зены ночью в небе над этой самой Хайбой, как костер в полуразрушенном лагере или покореженная фляга с последней водой.
– Я никуда не полечу, – повторил Шеф, видя в молчании ответ, – а ты должен эвакуировать отсюда Карин. Это самое главное – так считает и Берг, так что забудь. Если я и покину эту планету, то с остальными преступниками или с ними же стану свободным.
Лотар молчал, отводя в сторону взгляд. Он и понимал это решение, и не понимал, но спорить с ним не мог, чувствовал, что права не имеет на этот спор. Он выжидал немного и напоминал, что Шефу надо отдохнуть, прежде чем что-то решать. Он просто надеялся, что, может быть, сон его образумит, хоть и не говорил этого вслух.
Карин же знала, что дело не в усталости. Она стояла тихо в стороне и внимательно слушала весь этот разговор. Слушала и молчала, роняя очередную горькую слезу, что крупной каплей срывалась сама с ресниц и катилась по ее лицу, обжигая разбитые губы.
Оливер ни в чем не сомневался. Он с самого начала знал, что у него нет шанса ни на какое будущее вне Пекла, а если в нем что-то и дергалось в сомнениях, то это было лишь наваждением, пустынным миражом, галлюцинацией перегревшегося мозга.
Он хотел только, чтобы Карин покинула это место, потому что не заслужила гнить здесь. Он хотел, чтобы она была счастлива, и понимал, что счастлива она будет не с ним, не здесь. Ее просто надо было вернуть – в этом и была его любовь. В этом с Бергом они сходились, только Шеф все же считал, что Берг еще может вернуться; но, если тот не передумает и скажет снова, что никуда не улетит, убеждать его Шеф не будет. Примет его решение, как есть.