— Не будем, — сказал Девлашев, — с Тарасевич это ваше дело, Олег Николаевич. Вы учитель.
И хотя слова его выражали высшую степень почтительности, они прозвучали как упрек и насмешка. Олег понял это мгновенно, часто-часто заморгал и сказал непривычно высоким голосом:
— Все мы тут учителя, и каждый отвечает за свое мнение. Я думаю, что как-нибудь заслужил доверие…
— Перейдем к следующим кандидатурам, — сказал Филин.
Что-то тихо звякнуло об пол. Новиков оглянулся. Шурочка низко нагнулась, видно искала под столом самописку.
8
— Мне нет дела до Тарасевич и твоей личной жизни, — скучно и невыразительно говорил Новиков, — даже если это любовь…
— Называй как хочешь, — отмахнулся Аргунихин.
Они сидели в чебуречной на Ленинградском. Прозрачные пластмассовые стены модного павильона с козырьком то и дело пятнали отражения пролетавших мимо зеленых, синих, коричневых машин, и Новикову казалось, что от этой пестрой пляски у него кружится голова. Водки в чебуречной не подавали, и на столе стояла почти непочатая бутылка сладко-затхлого портвейна московского разлива.
— Если любовь, — упрямо повторил Новиков, — лепи из этой глины что хочешь. Хочешь, тяни на первый разряд, хочешь — на чемпионку Советского Союза, но зачем же разваливать школу?
— Я не разваливаю школу. Никто ничего не потеряет, если Нина будет участвовать в первенстве.
— Всё! Все потеряют всё! Ты проспал сегодняшнее совещание? Ты не видел, как вели себя люди, как говорили о школе?
— Всегда считал тебя спокойным человеком, а теперь вижу, что спокойствие твое наигранное. Поза.
Аргунихин говорил тихо, еле шевеля губами, и лицо у него было тупо-упрямое, лицо подростка, выслушивающего скучные наставления строгого отца. И оттого, что губы у него блестели от жирных чебуреков, оно казалось Новикову еще более мальчишеским и противным.
— Обо мне поговорим потом. Но ты же знаешь ребят. Во всей школе — ни одного подлеца. Работящие, преданные делу, благородные люди. Разве они такими пришли в школу? И теперь одним махом зачеркнуть все, что наработано годами?
— Не знаю, почему они переродятся, если Тарасевич будет участвовать в первенстве.
— Потому что рыба гниет с головы. Потому что если ты будешь тянуть за уши свою… Не знаю, как ее назвать…
— Ученицей, — нагло улыбаясь блестящими губами, сказал Аргунихин.
— Если ты будешь ее тянуть, каждый почувствует себя вправе лезть вперед, отпихивать локтями соперников, склоки начнутся. Не будет школы.
Аргунихин залпом выпил вино.
— Странная какая-то страсть к обобщениям. Не будет школы! Квалификацию они потеряют, что ли?