Избранное (Гофштейн) - страница 9

Гудят мостовые от стука колес,
Им день этот новое счастье принес.
Стою у окна, смотрю в небосклон,
К огням на востоке мой взор обращен.

Яблоко

Пер. В. Элинг

Сосуд опрятный, полный влаги винно-снежной!
Прозрачен, ароматен твой покров безуглый…
Он с двух сторон скреплен печатью нежной,
Печатью круглой.
О, как мне быть! Язык и нёбо жаждут…
Но в дымке томной тонут тонкие окраски,
И взору дорог отсвет каждый
Весенней ласки —
Душистых лепестков распеленанья,
Воздушных струй от первого накала…
Но зубы ждут… Весь рот — одно вниманье…
Впился — пропало!

«Когда-то мать…»

Пер. В. Наседкин

Когда-то мать,
    в начале дней моих,
Любуясь бархатом
    вечерового неба,
Сказала мне
    (был голос нежно-тих):
— Серебряное блюдечко
                  тебе бы. —
И я тянулся к блюдечку тому
Из теплого кольца,
    как за наградой,
Туда бросал,
    как счастью своему,
Я искры первые
    младенческого взгляда.
О, блюдце светлое,
    плывущее за скат!
Вновь детски беден я
    с тобой в разлуке,
Сегодня вновь по-детски я богат,
Сегодня я протягиваю руки
К пленительному царству твоему.
Хочу, чтоб синева
    пришла в волненье,
Качая золотую полутьму,
Пусть эхо вторит
    в звездном отдаленье,
И пусть звезда,
    теряясь в той стране,
Издалека хоть раз
    мигнет легко мне…
И этого
    довольно будет мне…
Довольно на сегодня.

«О, боль и счастье…»

Пер. О. Колычев

О, боль и счастье — званье человека!
Судьба беспомощного существа,
Когда под легкий шелест пеленанья
На слабой шейке держится едва
Большая —
        в вербном пухе —
                     голова
С крупицею
        туманного сознанья!..
О, розовый комочек кулака
И распашоночка на тельце голом!
Рот,
   раздираемый
              немым глаголом,
Косноязыким криком:
                молока!
Великой жаждой —
               от пупка до глаз —
Все тельце крохотное одержимо,
И вот он наступает,
              этот час:
Груди и рта
         союз нерасторжимый…
И голых десен
           острые тиски
Сжимают
       материнские соски,
И пьют, и пьют,
           всю выпивая сладость…
Ручонками и ножками
                себя
Царапая,
       барахтаясь,
                сопя,
Младенец пьет —
              и нет с младенцем сладу…
О, боль и счастье — званье человека!
Когда, очнувшись полночью в потемках,
Ты без конца
         кричал,
              кричал о том, как
В тебе подъемлется источник сил —
И кровь бушует в сутолоке жил!
Все тельце извивалось и кричало
Ступнями ножек
            и кистями рук, —
И так же, как никто не ждал начала,
Твой крик ночной, твой голос одичалый
Вдруг обрывался, осекался вдруг…
И ты сквозь влажные от слез ресницы
Сухими глазками смотрел в окно,