Уходя из главного кинотеатра страны, Эол пытался держать хорошую мину:
— Молодец Рязанов! Не ожидал от него.
— Папа, а твой фильм такой же?
Этот вопрос сына добил Незримова, он помолчал и ответил:
— Нет, мое кино более суровое.
— У-у-у, жаль.
— И что же теперь будет с твоим «Бородинским хлебом»? — спросила жена. — Премьеру в «России» уж точно не дадут, если вообще...
— Ну почему же, — угрюмо ответил Эол. — Этот фильм веселый, мой потяжелее. Думаю, сообразят, что нельзя праздновать такой юбилей одним водевилем. И трагедия, как известно, считается высоким жанром, в отличие от комедии. Достижений в легком жанре у нас много, а в высоком не наблюдается.
В то лето и впрямь вышло несколько веселых и легких фильмов: «Семь нянек» Быкова, «Мой младший брат» Зархи, на премьере которого Эол обплевался, до того тошнотворной показалась ему троица юных кривляк Даль–Миронов–Збруев, и даже второй фильм Данелии «Путь к причалу» с трагическим концом весь построен на легком юморе. Этот фильм и «Увольнение на берег» Миронера ему понравились, и Незримов задумался, на правильном ли он пути, не нужно ли внести в свое кино побольше элементов легкого жанра или вообще метнуться в комедию?
На другой день после премьеры «Гусарской баллады» пришло совершенно невероятное, дикое, необъяснимое, сногсшибательное известие: в Венеции «Золотого льва» получило «Иваново детство» Тарковского! А ведь там были в конкурсе и Герасимов, и Годар, и Пазолини, и Кубрик. Но нет, сбылось хвастовство пижона после премьеры.
— Охренеть! — бесился Незримов. — Ну чем же он... чем же я... Почему?!
Он старался трезво и внимательно сравнить свои фильмы с дебютом Тарковского и не мог признать, что стиляга снимает лучше. Более того, во многом и хуже. Музыка эта дурацкая, бьющая по нервам. Ведь это ходули, костыли, подсказка зрителям: вот здесь вы должны больше переживать, здесь все страшно и трагично, на то и музон соответствующий. Эол ни за что на свете не опустился бы так водить зрителя за ручку. И у Незримова нет такой нарочитости, таких контрастов черного и белого, свистнутого Тарковским из американского нуара.
Однако не потомок богов на коне, а потомок кумыкских ханов, как говорил о себе пижон, хотя другие уверяли, что Тарковские — фамилия шляхетская. Это ближе, гонор у Андрюши чисто польский.
Сердце Эола разрывалось на части, он завидовал удачливости тех, кто безнадежно обскакал его на своих скакунах, тогда как именно он, бог ветра, должен был лететь далеко впереди всех коней на свете.
На Большом Каретном стиляге устроили возвращение триумфатора. Эол не смог пойти чествовать героя Венеции, не нашел в себе сил, непременно бы сорвался, махнув лишний стакан. Лютая зависть раздирала его грудь тарковскими когтями. Хуже дней, чем дни Бородинской годовщины, давно не случалось в его жизни.