— И присвоить вторую категорию.
Это означало, не убили, но руки и ноги отрезали, живи, фильмец, дальше как хочешь. Ограниченное количество копий, не более восьмидесяти, премьера не в «России», не в «Ударнике» и даже не в «Художественном», недолгая жизнь в прокате, никаких фестивалей и гонорары всей съемочной группе в два раза меньше, чем при первой категории. Незримов получил тысячу сто новых, послереформенных рублей, по тысяче — Ньегес и Меньшикова, Карпов — шестьсот, все остальные по нисходящей. Не каждый после такого захочет сниматься у режиссера, признанного второстепенным.
И все же Мама и Папа поборолись за сыночка, добились, чтобы хотя бы премьера состоялась в «Художественном».
— Мой старый добрый Электротеатр, — печально усмехался Эол. — Все же если я и недостаточно российский, не ударный, то, во всяком случае, остаюсь художественным.
Премьеру назначили на вторник 18 декабря, а в начале месяца Хрущев разгромил выставку в Манеже. Он был на коне — недавно завершился Карибский кризис, Третья мировая не началась, в чем Никита Сергеевич видел исключительно свою заслугу. Не забросав Америку ракетами с ядерными боеголовками, он жаждал другой крови и свою ярость вылил на художниках-авангардистах. Один из них, Эрнст Неизвестный, на Большом Каретном в красках описывал событие:
— Рисовать не умеете! Пид...сы! Мой внук лучше нарисует! Твое как фамилиё? Неизвестное? Чего это оно у тебя неизвестное? Забыл, что ли? Фамилиё такое? Что за фамилиё — Неизвестный? Возьми себе: Несознательный. Что это за статуй у тебя? Ах, механический человек? И зачем тебе это г...но? Пид...с? А на хрена такое г...но ваяешь, если не пид...с. Ты бы еще механическую ж...у изобразил. Которая нас бы всех обгаживала. Так, товарищи, вот этого Неизвестного сделать еще более неизвестным.
Большинство ржали и возмущались, Незримов только ржал, работы этих авангардистов ему, как и Хрущеву, казались отвратительными, включая механического человека. Предложение изобразить механическую ж...у особенно развеселило. Когда Эола спросили мнение о работах этих авангардистов, он с усмешкой ответил:
— Какие-то они все... как бы сказать... Манежные.
Он еще не знал, как судьба по воле Хрущева объединит его с манежным скульптором.
18 декабря в зрительном зале «Художественного» кое-где просвечивались пустые места, а одновременно в «Ударнике» шла премьера «Коллег» Алексея Сахарова, и там вовсю спрашивали лишнего билетика. Василий Аксенов, выпустивший в «Юности» три повести, стал сразу популярным среди молодежи, и «Коллеги» — экранизация одной из них. Сахаров ловил струю: накануне снял по Чингизу Айтматову, которого тоже хорошо раскручивали. Теперь, глядишь, за Солженицына возьмется — в ноябрьском «Новом мире» огромный рассказ этого писателя-лагерника заставил о себе говорить. Незримов тоже прочитал — не понравилось, какое-то издевательство над русским языком, противное слово «фуй» вместо матерного аналога, да и лагерную тему Эол закрыл для себя навсегда, хватит, пусть другие ловят.