Дома, как он и предполагал, ждала сцена ревности:
— Ну что, не взяли тебя насовсем в хороший домик?
— Я же написал: «Только в случае, если я не вернусь». Зачем ты вскрыла?
— Не вернусь, останусь при хорошей сучке, молоденькой, папаша большая шишка, все при всем — так?
— Зачем ты при Платоше?
— Он уже большой мальчик.
— Я гулять пойду, — огорчился Платоша. Родительские ссоры никак не становились для него привычными, он всегда сильно переживал.
— Нет, послушай, как твой отец станет оправдываться. Чего придумал! «Если не вернусь, меня КГБ заграбастало». Поди потом проверь, был ли он в КГБ под арестом. Неделю бы шлялся, а потом сказал бы, что его там допрашивали, пытали. Покажи-ка спину, там не осталось царапин от пыток?
— Ревность, конечно, свидетельствует о любви, но нередко случается, что чрезмерные ревнивцы сами оказываются изменщиками. Или изменщицами.
Эта мысль мелькнула не безрезультатно, мгновенно закрутилась идея снять фильм о ревнивцах, у которых самих рыльце в пушку. И некоторое время разрывные пули жены пролетали мимо, пока одна не попала:
— Стало быть, покувыркался сегодня с утра в постельке с шалавой и пинка получил. Не удалось надолго под арест угодить?
— Вот чтобы тебе было стыдно, позвони по этому номеру и спроси младшего оперуполномоченного Адамантова. — Эол протянул ей листок бумаги с номером телефона.
— Вот еще! Ты с кем-то договорился, а я по твоей наводке... Ваньку-то не ломай.
— Я позвоню. — Платоша взял листок и набрал номер. — Можно ли позвать уполномоченного Абдамантова?
— Адамантова! — шикнул подсудимый муж и отец.
— А это КГБ? Спасибо. — Сын повесил трубку. — Сказали, что КГБ. А этот Абдамантов обедать ушел.
В сущности, проверка ничего не значила, Незримов и впрямь мог кого-то подговорить, но Вероника вдруг переменилась:
— Ох, дура я! Прости меня! Ревнивая дура! Ну Незримыч, прости ради Бога! Платоша, спасибо тебе, давайте все обнимемся. Ну пожалуйста! Ёл, расскажи, пожалуйста, зачем тебя вызывали. Что-то плохое?
— Наоборот. Обещали, что отныне с меня будут сняты все запреты.
— Да что ты! Радость моя! Давай подробнее!
— Только никому ни слова.
Потом он расскажет об этом скандале с женой Гайдаю, и тот использует в «Бриллиантовой руке». А Адамантов позвонил в следующую субботу:
— Гостиница «Националь», главный угловой вход, завтра ровно в одиннадцать.
Вероника ехидно сказала:
— Ты теперь туда по воскресеньям, как на работу. Платить-то сколько будут?
— Ты не Вероника, а Ироника, — отозвался Незримов.
На углу Горького и Маркса, у круглого лба лучшей московской гостиницы, ждали двое — высокий Адамантов и приземистый хмырь, которого Эол сразу мысленно обозвал чучмеком, а тот представился: