— Говорю же, перестаньте!
— Я просто объясняюсь в любви. В этом ничего плохого. Хотите, я расскажу вам о себе?
— Хочу.
И он стал подробно и остроумно рассказывать о своей жизни, а она слушала да ела, как кот Васька.
— Мне всегда чего-то не хватало в жизни. Как будто люди не дотворили. Я придумывал, что я композитор и певец, даже вырезал в детстве пластинки из картона, рисовал кружок, делал дырку и писал: Эол Незримов. Арии из оперы «На Волге широкой». Я же в Нижнем Новгороде родился и вырос, в Горьком то есть. Ага. Или что я архитектор и строю совсем необычные дома. Когда слышал интересные истории, рисовал много рисунков, как будто это мой фильм. Так даже мой первый фильм появился.
— «Разрывная пуля»?
— Нет, сначала «Кукла», дипломник. А потом да, «Пуля». Смотрели?
— Смотрела. Раза три даже.
— Понравилось?
— Очень. И «Не ждали». И «Бородинский хлеб». А «Звезда Альтаир»... Ой... Вы рассердитесь.
— Понятно. Зато я на эту «Звезду» машину купил, дачу строю в Абабурове. Знаете такой поселок?
Он рассказал про Абабурово и его обитателей, вернулся к своему детству, родителям, молодости и успел дойти лишь до того, как поехал поступать во ВГИК. Прозвенел третий звонок, и они отправились смотреть «Мужчину и женщину».
Шилов входит в палату на восьмерых, больные бросаются к нему навстречу, умоляют выписать, чтобы идти на фронт, он всем отказывает, а потом точно так же получает отказ от военврача в военкомате.
Вдруг опять черно-белую пленку меняет цветная. Шилов один слушает в Мариинке «Травиату», Роза исполняет бравурную арию Виолетты: ловите, ловите минутную радость, покуда цветок цветет!
Белые ночи, снятые Касаткиным, и впрямь прекрасны. Шилов идет с Розой по Львиному мосту над каналом Грибоедова. В руках у певицы букет ярко-красных роз. Шилов объясняется в любви, но, как и в военкомате, получает от ворот поворот, Роза говорит, что он женат, а ее театр имени Кирова скоро эвакуируют в Киров.
Снова все черно-белое. Следуют эпизоды, показывающие тяжелые будни первых дней блокады, бомбежки, операции раненых, поток которых усиливается.
В темноте зала Незримову хотелось слышать ее голос, он говорил ей:
— Я уже видел это кино в Каннах.
— Вы были в Каннах?
— Недавно, на последнем фестивале. Моего Альтаира там тоже представляли. Ничего не получил.
— Жалко.
— Поделом. Если он вам не нравится, я его смою!
— Как это?
— Когда фильм плохой, его с пленки смывают.
— Не смывайте, пригодится. Еще одну дачу построите.
— Для нас с вами.
— Мне уйти?
— Поздно. От меня не уйдете.
— На нас сейчас начнут шикать.
Снова эпизоды первых дней блокады. Голод постепенно овладевает городом. Шилов с женой заклеивает окна крест-накрест бумажными полосками и рассказывает о том, как бомба огромной разрушительной силы пробила все этажи здания рядом с его больницей, погибло множество людей.