— Мурлыка, я где-то в углу отключилась, представляешь? А шампанского не осталось? Жалко!
— В каком углу? Я всю общагу обшарил!
— Моря и горы ты обшарил все на свете и все на свете песенки слыхал! — невозмутимо пропела жена. — Мурлыка, я уже так по тебе горю, пошли скорее в наш кошкин домик.
Ее горение несколько остудило ревность. Но все равно Лидка в кровати проявила такую страсть, что где-то вдалеке сознания он заподозрил, не хочет ли она тем самым добиться для себя алиби. А ей, актрисе, ничего не стоило сыграть любовный голод.
И с того Нового года появилась в их отношениях противная червоточинка.
Герасимов сценарий одобрил, но сказал:
— Хорошо бы в начале добавить крупные фигуры. Это сразу придаст вам весу. Кто там полководцы на Финской? Ворошилов и Тимошенко? Я договорюсь, чтобы дали разрешение вставить их роли.
— А скоро дадут?
— Ну, это уж как только, так сразу.
— А зима-то к тому времени кончится.
— Привыкайте, кино дело долгое.
Оно и правда, ведь надо еще актеров подыскать, сценарий подчистить, подготовиться как следует. Так что теперь только в пятьдесят втором, после сессии.
А этот, пятьдесят первый, оказался в черную и белую полоску. Началось с белой, когда Папа похвалил, а дальше — черная. Во-первых, с Лидой стало уже не раз в день, а раз в два, а то и в три дня.
— Голова болит.
— Что-то нет запала.
— Мурлыка, давай завтра, а?
А в феврале новость: беременна.
— От кого?
— Ты что, дурак, что ли?
— Ну понятно, от меня, только как это произошло, что-то я не понимаю.
— Думаю, тогда, в новогоднюю ночь, на рассвете. Такая карусель! до сих пор, как вспомню, голова кругжится! — Она почему-то так и говорила: «кругжится».
— Но я и тогда был осторожен!
— Она не всегда срабатывает, осторожность. Спроси у специалистов.
— Это каких таких специалистов?
— У врачей, Мурлыка, у вра-чей. Только никому ни слова.
— Так рано или поздно...
— Ты что, с ума сошел? Думаешь, я... Опомнись, Мурлыка, куда нам сейчас? Самое время покорять вершины.
Его вдруг стало почему-то подташнивать.
— Лидка, у нас это запрещено.
— Ничего, я договорюсь.
— Лида! Это нельзя, как ты не понимаешь?
— Слушай, не напирай. Надеюсь, ты на меня донос не настрочишь?
— Я не об этом. Вообще нельзя, по-человечески.
— Там еще пока не человек, а всего лишь эмбрион.
— А если это Пушкин или Шекспир?
— Или братья Люмьер. Не дави на психику, слушай, меня и так тошнит.
— Меня тоже.
— Ты, что ли, тоже подзалетел?
— Послушай меня... Как ты это взяла и все сама решила?
— Ну конечно, у вас, мужиков, всегда так. Если бы я захотела рожать, ты бы заорал, что нам надо учиться и делать карьеру. А тут я сама все решила — и ты против. Просто чтобы упереться рогом.