— Не называй меня Лили Марлен, мне мое имя Ника очень нравится.
— Ладно, не буду. Просто не выходит из памяти наш первый танец под эту песню.
Финский поселок снимали на окраине Москвы. Фасады нескольких домиков принарядили под нечто финское, навтыкали надписей: «Pitkerant», «Metsдkatu», «Majatalo», «Karhukatu», «Leipomo», «Myymдlд» — «Питкерант», «Лесная улица», «Трактир», «Медвежья улица», «Пекарня», «Магазин» — и вот вам страна Суоми. Жителей попросили во время съемок затаиться, но все равно любопытные носы высовывались, попадали в кадр, приводили оператора в бешенство. И милицию не заставишь следить за жителями, коих по сценарию не должно быть в поселке.
Дольше всего шли поиски куклы, похожей на Веронику.
— Да пусть не будет похожа.
— Нет, это очень важно! Как вы не понимаете? — злился режиссер.
Наконец нашли. Эол купил ее, чтобы после съемок подарить возлюбленной. Веронику он уже любил бешено, страстно, терял голову.
И вот последний дубль.
— Медленно, очень медленно подходишь к кукле, в ужасе смотришь на нее, как будто она тебя гипнотизирует. Медленно берешь куклу, тянешь к себе...
— А если она взорвется?
— Она и взорвется. Но не на самом деле, а в фильме.
Всё. Кончились съемки. Вероника с заветной куклой уехала в свой Новокузнецк. Он так и не овладел ею, хотя оба хотели этого. Весной Эол монтировал фильм и много подрабатывал, чтобы снять квартиру. Теперь она не сможет отказаться.
Лида с ним не разговаривала, в аудиториях садилась как можно дальше. Лишь перед сессией подошла:
— Скажи честно, у тебя было с этой самкой?
— Не было.
— Врешь ведь. Приводил ее в нашу комнату?
— Нет, это было бы грязно.
— Тогда где у вас бывали случки?
— Перестань, Лида, тебе не к лицу хамство.
— Где, я спрашиваю.
— Нигде. Не было ничего. Она не из таких.
— Чистенькая? А роль у меня забрать не постеснялась.
— Я рад, что ты бросила пить, выглядишь на все сто. Сейчас я бы тебя взял на роль.
Она отошла. Через несколько дней приблизилась к нему уже с другим видом:
— У тебя точно ничего с ней не было?
— Не было.
— Все тоже говорят, что она неприступная оказалась. Слушай, Мурлыка, я готова тебе всё простить.
— А что — всё?
— Всё, понимаешь?
— Я ни в чем не виноват перед тобой, не я тебя спаивал, не я настоял, чтобы ты избавилась от нашего ребенка, не я убегал к родителям.
— Мурлыка...
— Не называй меня так. Если я и виноват перед тобой в чем-то, так это в том, что люблю теперь другую.
— Любишь? Ее?
— Да, Веронику.
— Да она вульгарная до кончиков ногтей. А голос какой противный.
— Я все тебе сказал, Лида. Давай подавать на развод.