— Долго думала, надо ли вообще.
— Мы должны поехать к нему, — говорит Сергей. — Все вместе. Теперь у нас есть его адрес.
— Поехать — и что? — спрашивает Миша.
Все трое плывут на теплоходе, стоят на палубе, смотрят на проплывающие мимо берега. Приплыли. В комнате, где живет Суховеев, за столом сидят Людмила, Павел, Сережа и Миша. Суховеев мрачно курит, все молчат. Молчание прерывает Миша:
— Вы уж не сердитесь, что мы фамилию отчима взяли.
— А почему ты меня на «вы» называешь? Как-никак, а я твой отец. Скажи: «Ты — мой отец».
— Ты — мой отец.
Сережа сердито вскакивает:
— Вот, что, кривичи-радимичи, вы тут посидите, побеседуйте, а мы с Мишкой пойдем город посмотрим.
Сергей и Миша стоят на мосту, с которого распахиваются волжские просторы. Мимо идет трамвай. Город в фильме не упоминается, но это Нижний Новгород, тогда еще носивший имя великого пролетарского писателя, а мост — Канавинский, через Оку, где она впадает в Волгу.
— Не нравится мне он, — говорит Миша. — Хмурый, зубами скрипит все время. А ты что скажешь?
— Если честно, я бы тоже с Дубовым остался, — тяжело вздохнув, отвечает Сережа.
Тем временем Павел сидит на стуле с отрешенным видом. Людмила встает, подходит к Павлу, прижимает голову сидящего на стуле Павла к своему животу, ерошит ему волосы. Суховеев жадно целует ее в живот.
Обратно печальные Сережа и Миша плывут на теплоходе вдвоем. Дома, в Ярославле, Сережа протягивает Дубову письмо:
— Вот. Просила передать.
Дубов злобно распечатывает конверт, быстро читает, комкает письмо и швыряет его в угол комнаты:
— Он, видите ли, болен. А что же вы тогда при отце родном не остались, раз он болен?
— Да ничего он не болен! — возмущается Миша. — Вполне здоровый человек.
— Только мрачный весь и злобный, — добавляет Сережа. — И вообще...
— Что «вообще»? Что? — злится Дубов.
— Папа... — жалобно произносит Миша.
— Ты — наш отец, — сурово произносит Сережа. — И мы не Суховеевы, мы — Дубовы.
Дубов медленно меняется в лице и крепко прижимает к себе Сережу и Мишу:
— И я никому вас не отдам! Слышите?
— Мы твои кривичи-радимичи! — смеется Миша.
Вбегает Ирочка:
— Вы что тут? Я тоже в обниматия хочу!
Гениальный актер, Меркурьев был и удивительным человеком, каким в лучшем понимании мы представляем себе русского. И это при том, что мать Василия Васильевича — швейцарская немка. Женатый на дочери Мейерхольда, Меркурьев воспитывал восьмерых детей — двух дочерей, сына, троих племянников, оставшихся сиротами, когда у Василия Васильевича репрессировали брата, да еще двух приемышей, отставших от своей семьи во время эвакуации.