По номеру, записанному на пачке «Египетских», он позвонил немедленно, как только вышел из «Бригидок». Кто-то поднял трубку, и Попельский услышал звон бутылок, возвышенные голоса и хриплый бас, утешал всю эту суматоху. Попельский произнес лишь два слова, которые Гавалюк записал возле номера: «Мордатый, глиста». — «Дай свой номер телефона, кто-то позвонит», — захрипел голос в трубке. Попельский сделал, как ему велено, и услышал длинный сигнал прерванной связи. Еще раз позвонил на коммутатор и узнал, что номер, по которому он звонил, принадлежит мастеру в уксусном разливном цехе на улице Локетка. Записал фамилию этого мастера, на всякий случай, потому что не собирался его допрашивать. Зачем? Ему лишь нужно было добраться до вора, который украл документы для Ирода, а не выслеживать львовских карманников, чей предположительный главарь, возможно, работал на уксусной фабрике. Попельскому была нужен только один-единственный телефонный разговор.
Именно сейчас, выслеживая мелкие и не очень ошибки Горация, Попельский напряженно ждал, пока отзовется телефон.
Это случилось сразу после восьми вечера. Комиссар радостно смотрел на трубку, которая подпрыгивала на рычагах, и вовсе не торопился ее поднимать. Взял трубку после седьмого звонка.
— Алло, — медленно проговорил он. — Попельский у телефона.
— Я уже не выдерживаю с этим ребенком! — послышался голос Риты с истерическими нотками. — Уже не выдерживаю! Вы понимаете, папочка?!
Комиссар знал, что должен как можно скорее закончить этот разговор, потому что таинственный Мордатый как раз мог звонить. Попельский опасался, чтобы сигнал «занято» не отбил у него желания.
— Доченька, — молвил он ласково. — Я сегодня к тебе зайду. И тогда поговорим. Расскажешь, что случилось. А сейчас прости. Я жду важный звонок.
Положил трубку и громко захлопнул Горациевы «Оды». Телефон зазвонил во второй раз. На этот раз Попельский поднял трубку после третьего сигнала.
— Я не буду сидеть дольше с этим ребенком дома, вы понимаете, папа? — Рита раздраженно шипела в трубку. — Ежик аж кипит энергией, он должен выбегаться. Завтра пойду с ним на детскую площадку или в парк, нравится вам это или нет!
— Поживи несколько дней на Крашевского, — спокойно посоветовал комиссар. — Ганна и Леокадия помогут тебе с ребенком.
— Вы что, шутите? — шипение приобрело вопросительную интонацию. — Я отнюдь не желаю снова жить с тетей. Достаточно, что прожила с ней восемнадцать лет! Это уж слишком!
На этот раз Рита первой бросила трубку. Попельский подумал, что дочкины выводы лишены логики, ибо вскоре они и так будут жить все вместе на Понинского. Кроме того, ее поведение была ему непонятно, ведь в последнее время Леокадия относилась к Рите очень нежно. Комиссар решил, что Ритина способность логически мыслить чрезвычайно пострадала. Вытащил сигарету из портсигара и постучал ею о стол. Потом закурил, сплел ладони на затылке и потянулся на стуле. Дочерин звонок, несмотря на все, очень его обеспокоил. Рита, которая была с детства непослушной, после рождения Ежика отнюдь не стала больше считаться с родительскими приказами и запретами. Она была нетерпелива и своевольна, а его предостережения и советы объясняла чрезмерной суровостью подозрительного полицейского, упрямого пса-ищейки, который всюду вынюхивает преступления и сговор. Конечно, Попельский был недоверчивым следователем, но одновременно и снисходительным отцом. Он знал, что после третьего звонка, который прозвучит через минуту, сможет позволить Рите выйти из дома и пойти с Ежиком на детскую площадку. В конце концов, ее охранял таинственный опекун, посланник Моше Кичалеса.