. И никто не храпел, не тыкался по коридору в поисках туалета, а из комнаты мадемуазель Этьен не слышалось привычных приглушенных вздохов наслаждения, какое доставляли ей плоды фантазии да толстая сальная свечка.
Я не обратил на это внимания. Я нацарапал записку для мадам Дюклоз (окружающие находят мой почерк очень скверным, но я иного мнения; впрочем, добившись постоянной должности, я мог бы перекладывать обязанность делать записи мелом по доске на студентов или же распространять среди слушателей загодя отпечатанные розовым по желтой бумаге конспекты лекций – если я вообще стану преподавать) и направился, как я думал, в постель.
Они проявили крайнюю самонадеянность, оставив свет в моей комнате, – я увидел, как он тонкой полоской пробивается из-под двери. Если бы я в действительности совершил какое-то преступление, я бы, вне всяких сомнений, обернулся бы и пустился в бегство, как только завидел бы этот свет. Но я мог предположить лишь, что там оставлено какое-то письмо или сообщение для меня – вероятно, от президента университета или хозяина борделя Cave Canem, который тем вечером обращался ко мне за помощью в делах, связанных с его «сыном». Я решил, что если это он, то отвечать я не стану до следующего вечера. Я очень устал и выпил вполне достаточно бренди, чтобы не думать ни о чем, кроме постели, у меня в глазах все мельтешило. Я вытащил ключ и тут понял, что дверь не была заперта, причем отдавал себе полный отчет в неэффективности своих движений.
Их там было трое. Они сидели и ждали меня. Двое в униформе, третий в темном костюме, который некогда был хорошим, дорогим, но теперь уже порядком обносился и истрепался. На нем были разводы от еды и лампового масла. Более того, костюм выглядел немного тесным для его обладателя, что придавало третьему незнакомцу сходство с камердинером какого-то скряги. Он сидел в моем лучшем кресле, с гарусовой вышивкой, беззаботно закинув одну руку прямо на спинку. Светившая розоватым светом лампа с глобусом выхватывала из мрака его локоть, отороченный бахромой теней, – казалось, он что-то читал, держа в укрытой там руке. Зеркало мадам Дюклоз стояло за его спиной. Я видел, что его волосы коротко подстрижены, а голова покрыта шрамами [68], будто его пытали или подвергли операции на открытом мозге, – или же он когда-то дрался с противником, вооруженным каким-то рубящим оружием. За плечом незваного гостя отражался я сам – на мне была высокая шляпа, купленная тут же на месте, в Порт-Мимизоне, после высадки. Кроме шляпы, я видел свои второй по качеству плащ и глупое удивленное лицо.