– Я вам кое-что принесла. Подумала, что вы захотите положить это к вещам Люси. Когда мы доберемся до Калифорнии, можно будет вставить в рамку и повесить на стену в новом доме. Так Люси будет с вами… И вы сможете каждый день на нее смотреть.
Эмельда не отвечает и не поворачивается ко мне. Я кладу портрет Люси, сделанный в день ее свадьбы, на одеяло. Так я и оставляю Эмельду – укрытую одеялом, прячущуюся от мира, в который она не готова вернуться. Но, вылезая из повозки, я слышу шорох бумаги и понимаю, что она лишь дожидалась моего ухода. Я успеваю сделать всего несколько шагов, когда раздается плач. Из груди Эмельды вырываются громкие всхлипы, как будто она захлебывается, и я прижимаю руку к груди, сдерживая приступ сострадания. У меня нет сил на сочувствие. Адам и Джеб сидят, уставившись на меня. Последний встает, чтобы отдать мне пустые миски. Либо они вылизали все до блеска, либо сами ополоснули посуду. Мама была права. Они проголодались и сидели без ужина.
– Спасибо, Наоми, – говорит Джеб.
Я киваю, отвлекаясь на тарелки и опустевшую кастрюлю.
– Лучше слезы, чем молчание, – добавляет он. – Не волнуйся, я о ней позабочусь.
Я снова киваю и, ни слова не сказав мистеру Колдуэллу, спешу к собственному костру, подальше от Эмельды и ее всхлипов. И продолжаю высматривать Джона и Уайатта.
Луна такая большая и стоит так высоко, что прерия отлично освещена. В караване находятся те, кто хочет продолжать путь сразу после ужина, чтобы наверстать упущенное время, но Эбботт уговаривает мужчин, которые собрались посовещаться без нас, женщин, отдохнуть еще одну ночь, чтобы больные могли набраться сил, как и те, кто за ними ухаживает. Он не упоминает Уайатта и Джона, но выставляет дополнительных сторожей, чтобы ни у кого больше не пропали животные. Я слышу, как папа, по своему обыкновению, рассказывает маме все, что обсуждалось на собрании. Я ставлю палатку Джона на случай, если он вернется ночью, но на рассвете мне приходится самой же ее разбирать.
С завтраком покончено, волы уже стоят в упряжке, когда Уэбб вдруг начинает кричать:
– Я их вижу! Вижу Уайатта, мистера Лоури и мулов!
Я бросаюсь бежать на голос Уэбба, прикрывая глаза от ярких лучей восходящего солнца. Я слышу, как у меня за спиной Уэбб торопливо слезает с повозки, откуда он наблюдал за горизонтом с самого рассвета, но я добираюсь до них первой.
Джон покачивается в седле, Уайатт тоже, и поначалу я даже не могу разобрать, кто есть кто. Оба едут на мулах. У моего брата на голове черная фетровая шляпа Джона, хотя его щеки все равно ярко-красные. Уайатт сжимает зубы, вцепившись в жесткую гриву Плута. Он измучен и с трудом держится. Джон поднимает голову, чтобы приветствовать нас, но не может спешиться без чужой помощи. Я протягиваю к нему руки, не заботясь о том, что нас могут увидеть, но Уайатт вдруг оказывается рядом со мной, и вместе мы вытаскиваем Джона из седла и ведем к каравану, поддерживая его с обеих сторон.