Окружной прокурор Арчер пожелал свидеться со мной в присутствии моего адвоката, и мы с Паркером уважили его просьбу. Конца этой встрече не было видно, и тянулась она на редкость занудливо. Мне ни разу не представилось возможности блеснуть остроумием. В отличие от других случаев, когда я общался с подобными крючкотворами, ничто меня не вдохновляло. Мне все время приходилось говорить правду и ничего, кроме правды… Исключая, конечно, эпизоды с колбасками и телефонным звонком от Арнольда Зека.
Когда слуги закона наконец решили, что на сегодня хватит, и мы с Паркером стояли на тротуаре перед зданием суда, он спросил:
– Могу ли я узнать, где находится Вулф?
– Сомневаюсь. Он приказал не разыскивать его.
– Понятно.
Его тон разозлил меня.
– Все сказанное мной там, – заявил я, – сущая правда. И я не имею ни малейшего представления о том, где он скрывается и что там делает.
– Я вовсе не жалуюсь, – пожал плечами Паркер. – Надеюсь лишь, что он не ввязался в дело, которое ему не по зубам… Да и вам тоже.
– Подите к черту! – посоветовал я и ушел.
Уэстчестерская шайка, конечно, не виновата, но уж кто-кто, а Паркер достаточно знал меня, чтобы понять, когда я вру, а когда нет. Чертовски досадно, когда ты в кои-то веки говоришь правду, а тебе не верят.
Неменьшую досаду я испытал от приема, оказанного мне в доме Вулфа. Вместо Фрица меня встретила записка, оставленная на моем столе и прижатая уголком конторской книги.
Дорогой Арчи,
очень жаль, что ты угодил в тюрьму. Надеюсь – ненадолго. Приехал Марко Вукчич, и я уезжаю с ним – буду у него работать за 1500 долларов. От мистера Вулфа никаких известий. Молю Бога, чтобы он был жив и здоров, и считаю, что ты должен отыскать его, несмотря на все запреты. Банку с сардинками я выбросил и перестал заказывать молоко. Всего доброго и с наилучшими пожеланиями,
Фриц
13:35
Я с удовлетворением отметил, что он, как было у нас заведено, не забыл поставить время. Меня тронуло также то, что записку ко мне он закончил теми же словами, что и Вулф. Тем не менее после проведенной в каталажке ночи такой прием обескураживал. Не говоря уже о том, что целых пять часов никто не отвечал на телефонные звонки. Подобного за все годы, что я здесь работал и жил, не случалось ни разу. Если только Теодор…
Я метнулся к лестнице, вихрем взлетел на три этажа и ворвался в оранжерею. Сделав один шаг в теплицу, я остановился и огляделся по сторонам.
Увиденное потрясло меня даже больше, чем год назад, когда нашу оранжерею обстреляли из крупнокалиберного оружия. Тогда после них оставались хотя бы разгром и беспорядок. Теперь же моему взору открылись безжизненно голые скамейки и опустевшие стеллажи. Добрую минуту я простоял словно громом пораженный. Потом прошел дальше через центральный отсек, холодильную камеру, питомник, поливочную и комнату Теодора. Везде было пусто и голо, хоть шаром покати. Хьюитт должен был прислать целую армию, чтобы вывезти все за один день, подумал я, направляясь вниз.