– Нет и еще раз нет, – ответил я. – Я уже думал об этом и по возможности восстановил ход событий. Я постоянно ходил туда-сюда, впуская в дом гостей, так что это мог быть кто угодно из них. Проблема в том, что дверь между гостиной и кабинетом оставалась открытой, так же как и дверь из гостиной в прихожую.
Мой ответ явно не удовлетворил Кремера.
– Я бы не пожалел двух четвертаков, чтобы узнать, как бы ты ответил на этот вопрос, будь ты наедине с Вулфом. Ну и что ты на это скажешь?
– Если у вас сложилось обо мне такое мнение, – сказал я, – то лучше замнем для ясности. Моя нечувствительность к пыткам на рассвете только усиливается. Тогда как, спрашивается, вы собираетесь выбить из меня правду?
– Я бы не прочь вздремнуть, – заявил Дж. Дж. Спиро, и его голос стал решающим.
Однако, когда мы упаковали шарф в коробку, словно музейный экспонат, что, впрочем, теперь так и было, а затем собрали бумаги и различные предметы, часы показывали уже пять утра. И только тогда все наконец ушли.
Дом снова был наш. Вулф направился к лифту. Мне еще нужно было обойти дом, чтобы удостовериться, что ничего не пропало, а государственные служащие не устроились на ночлег под предметами меблировки.
– Какие-нибудь указания на утро, сэр? – спросил я Вулфа.
– Да! – рявкнул он. – Оставить меня в покое!
Начиная с этой ночи мне стало казаться, что меня отстранили от расследования. Позже, правда, выяснилось, что это не совсем так, однако кое-какие основания для сомнений у меня были.
Что обычно говорит мне Вулф, а что не говорит, насколько я могу судить, зависит не от обстоятельств дела, а скорее от того, что он собирается съесть во время ближайшего приема пищи, какая на мне рубашка с галстуком, хорошо ли начищены мои туфли и так далее. Вулф не любит фиолетовый цвет. В свое время Лили Роуэн подарила мне дюжину рубашек из магазина мужской одежды «Sulka», с полосками различных цветов и оттенков. Случилось так, что в тот день, когда мы принялись за дело Честертона-Беста, парня, ограбившего собственный дом и выстрелившего в живот приехавшему на уик-энд гостю, я надел фиолетовую рубашку. Увидев рубашку, Вулф перестал со мной разговаривать. Из чувства противоречия я всю неделю носил эту рубашку, а потому не знал, что происходит и кто есть кто, пока Вулф не сменил гнев на милость, да и то основные детали я узнал из газет, а также от Доры Честертон, с которой я завел знакомство. Дора была вроде… Но нет, подробности я сохраню для своей автобиографии.
На самом деле ощущение, будто меня отодвинули, возникло не на пустом месте. Во вторник утром Вулф завтракал в свое обычное время. Я пришел к этому выводу, исходя из того, что Фриц в восемь утра поднялся с нагруженным подносом, а без десяти девять отнес пустой поднос вниз. На подносе лежала записка, предписывающая мне сообщить Солу Пензеру и Биллу Гору, когда они позвонят, явиться в одиннадцать часов, а также пригласить на встречу Дела Бэскома, главу сыскного агентства. И когда Вулф спустился из оранжереи, эти трое уже ждали его в кабинете, меня же отправили на крышу помогать Теодору проводить перекрестное опыление. А перед ланчем Вулф заявил, что письма от Бэскома я должен передавать ему, не вскрывая.