— А это небезопасная палитра, — доброжелательные интонации Ошены стали совсем ангельскими.
— Именно так.
— Это художественная краска или строительная?
— Вам надо было прораба позвать, а не меня.
«Стукнуть бы тебя», — подумал Ларфид.
— Укрывистость! — сказал директор. — Невозможно спутать. Это строительная краска. Минеральная, полагаю. Если нужен точный состав, я возьму образец и определю. Но будет лучше, если вы уточните вопрос.
— Краска произведена на вашем заводе?
Директор хмыкнул.
— На территории Края… будущей территории Края её производил только один завод. Согласитесь, было бы странно, если бы сюда повезли точно такую же краску чужого производства.
— Где могла храниться всё это время старая краска небезопасной палитры?
Ларфид услышал вздох.
— Где угодно, — директор уже не так хорохорился. — Её продавали в магазинах. Пара банок… в подвале старого дома. В частной квартире где-то под ванной… Где люди раньше хранили остатки ненужной краски?
Ошена тоже вздохнула.
— Понятно. Возьмите, пожалуйста, образцы. На всякий случай. Сейчас мы уничтожим рисунок.
Ларфид обернулся к Фареки: дворник расцвёл, взяв канистру наизготовку. Ларфид тоже улыбнулся и позволил себе глянуть на стену. Он думал, что это будет приятно — хоть вполглаза полюбоваться, каков придётся на вкус растворитель проклятым цветам. И это вправду было приятно. Риу оттащил ширму. Фареки щедро залил картину ацетоном, принялся елозить ветошью. Глумливые пасти орхидей оплыли, словно безмолвно завопили в отчаянии, исказились…
…Ларфид содрогнулся. Пересохло во рту. Ослабели колени, он испугался, что упадёт.
Ему привиделась Кида.
Опять. Опять то же самое. Как высверк во тьме. Вот он, Эно, стоит на перекрёстке, дожидаясь, пока мать и сестра нагонят его. Он видит сияющее лицо Киды, юное, нежное. Он улыбается тому, как смешно она топочет в своих модных ботиках — каблуки для неё высоковаты, а юбка узка. Мать ворчит, она всегда ворчит… И за их спинами, над их головами воздвигается пласт.
Высокое напряжение. Высочайшее. Позже Ларфид узнал, что катализатор был в здании Дома Искусств. Пласт двигался по нескольким улицам, преображая их целиком. Старинные дома, будто чаши, наполнялись пронзительным звёздным светом. Оживала лепнина, кариатиды сходили с мест. Деревья покрывались невиданными цветами. Птицы взмывали над ними — огромные, одуряюще яркие. Рои сверкающих насекомых метались в небе. Радуги низвергались как водопады. Изменялось пространство, и в нём изменялись люди. Каждый, от ребёнка до старика становился великаном, могучим и светлооким. Лица женщин ослепляли красотой, их фигуры обретали немыслимое совершенство… Неестественное совершенство.