- Вот, выпейте это... - человечьим, старческим, добрым голосом проговорил король-колли, и, привстав, протянул Михаилу украшенную изумрудами чашу, в которой пузырилось и пенилось какое-то снадобье.
Михаил покорно принял, и так же покорно выпил - так же бы он выпил и если бы знал, что напиток отравлен (при этом, все-таки расплескал едва ли не половину содержимого себе на колени) - выпил, скривился, и некоторое время сидел с опущенными глазами, чувствуя себя так, как преступник посаженный на высокое место, на всеобщее обозрение. Вот он вновь поднял взгляд на Эльгу, и вновь потупился - видно было, как дрожат его руки. А кукла шептала тем временем:
- Я называла его посланцем, я называла его гостем, но никто из нас не знает, кто он на самом деле. Быть может, великий дух леса мог бы дать ответ, но великий дух замерз, и не в наших силах растопить холод сковавший его сердце. Да - никто не знает, что он: но одно известно точно, он наделен великой силой, и он может остановить великую тьму... Но - нам не на что надеяться... Так говорят наши сердца - он один способный остановить тьму, так ее и не остановит. Но мы еще на что-то надеемся - как и ты, когда хотела проверить, каждое из окошек, тогда как в сердце уже знала, что видишь только картины. Потому мы в скорби и в слабой-слабой, словно затухающий огонек надежде... Ведь скоро ничего этого не будет - все-все заполнит темный ветер смерти...
Несмотря на то, что слова эти были произнесены очень-очень тихо, Михаил все-таки слышал их - и он многого не понимал; кое о чем смутно догадывался, и одно только знал точно - он один повинен в боли всех этих существ, которых он любил как братьев своих и сестер, он один повинен в том, что вместо настоящих пейзажей окна украшают всего лишь картины. Иногда он пытался обмануть себя, убеждал, что повинна некая внешняя сила, некий враждебный ему мир, но тут же понимал, что, прояви он где-то волю, соверши даже необходимый подвиг, и этот мир остался бы в целости. И еще он надеялся, что ему скажут, что надо делать, чтобы искупить свою вину, чтобы исправить совершенное - и он знал, что, несмотря на разбитость, на слабость, отдавал бы этому делу все силы - но он знал также и то, что никто ему не скажет, что делать, так как никто, собственно, этого и не знал - все ждали каких-то слов, или действий от него - а он все чувствовал себя как преступник на суде, и сидел в напряжении, даже не смея взгляда на них поднять - и еще повторял про себя: "Простите вы меня; пожалуйста, пожалуйста - простите..." Все-таки, тот напиток, который поднес ему король-колли подействовал - блаженное тепло разлилось по его тело; и то, что он чувствовал теперь, не имело никакого отношения к тому водочному помутнению, когда все тело горело, разрывалось на части, когда в голове били, шипели, надрывались, раскаленные пары - нет, теперь он почувствовал некоторую легкость, да и ненужное, изжигающее напряжение почти пропало - теперь он мог размышлять более связно.