- Пожалуйста - довольно. Теперь я все поняла...
И тогда кукла захлопнула окно, и вновь перед глазами Эльги появилась сияющая, словно живая картина - и как же хотелось верить, что все это есть на самом деле! Даже и жизнь не жалко было отдать: лишь бы хотя бы ненадолго оказаться на тех полях, лишь бы увидеть тот высокий небесных свод в жизни, в созидательном движении. И она прильнула к этому полотну губами, и поцеловала - хотелось плакать, но слез уже не было - была лишь мучительная, гнетущая усталость. Она шептала:
- Все это было, и все это ушло... Какая-то неведомая сила победила все это, а я... а я даже и не знаю, что это за сила... Может, с ней можно бороться - я бы отдала все силы на борьбу, но сейчас никаких сил не осталась...
- Пойдем... - неожиданно нежным голосом проговорила тогда кукла, и взяла Эльгу за руку - теперь ее ладонь казалась не деревянной, но мягкой. Подойдем к нашему дорогому гостю - он все знает, он все расскажет...
И они пошли дальше по этой зале - шли вдоль стола, и с одной стороны сидели скорбные, облаченные в темные тона гости; а с другой - красовались щемящие сердце словно живые пейзажи. И по мере того, как они шли все дальше и дальше, Эльге хотелось подбежать к каждому из этих полотен, проверить быть может, хоть одно из них настоящее, быть может - можно вырваться, навек позабыть обо всем этом, мрачном. Но вот и окончание стола - там стояли два высоких кресла, а между ними возносился спинкой почти к самому потолку золотой трон. Одно из кресел пустовало, и Эльга поняла, что оно предназначено для куклы, на втором кресле сидел облаченный в царскую мантию старый колли, с очень печальным, совсем человеческими глазами (впрочем, у всех зверей в этом зале были человеческие, светящиеся разумом глаза). Ну а на золотом троне сидел... Михаил.
Эльга помнила, что со времени их разлуки прошло не более часа, и изумлялась, и с болью видела, как тяжко эти два часа отразились на Михаиле. И хотя при первой встречи она не смогла разглядеть его толком, все-таки помнила, что он был худым, изможденным, со щетиной на щеках - теперь он производил ужасное впечатление разлагающегося трупа. На оплывшем лице выделялись обтянутые желтой, ссохшейся кожей скулы; все лицо как бы было вдавлено, смыто; волосы болтались безжизненными грязными тряпками, в глазах была пронзительная, исступленная боль, и лучше даже было вовсе в эти глаза не глядеть - казалось, отчаяние от них темным пятном расползалось в воздухе. Подбородок Михаила, а также синие изгибы провисшей под глазами плоти подрагивали; также подрагивали и руки, которые он нервно сжал на коленях одет Михаил был в какую-то немыслимо грязную, изодранную одежку, а еще от него исходил нестерпимый перегар. Вот он увидел Эльгу, сначала вытянул к ней дрожащую руку, затем - уронил ее, и застонал, мучительно глухо.