У каждого внутри есть этот сад —
Клочок земли, туманная лощина, Деревья, за
которыми мужчины
И женщины и день, и ночь стоят.
Все золотые — будто из молчанья —
Я отливал их, будучи в отчаянии,
С жестоким, детским, давящим «хочу».
Они сдавались моему мечу, Ложась на щит,
спускались ниже, ниже… Мои апостолы, никто из
вас не выжил.
Я предал вас, прекрасных и бесстыжих, Во имя
страсти, красоты, в угоду чувств.
Для каждого, кто пишет, — сущий ад, Когда не
можешь записать словами: Зерну пшеничному —
удушье жерновами, Защите Лужина — досадный
шах и мат. Когда пакуется с приданым чемодан И
от тебя уходят, от урода:
«Ведь жить с тобой — тяжелая работа.
Как будто кроме нас всегда был кто-то:
Стоял над душами и жаждал перевода.
Вся жизнь — сплошные переводы на слова».
Они уходят, а больная голова Фиксирует
детали их ухода.
Я не люблю твоей иронии. Притом,
Что тенью к ней пришиты боль и горечь. Кто здесь
святой, пусть первый… Бог им в помощь, А ты пока
подумай о простом.
А ты пока припомни все слова,
Куда я вплел тебя узором тонких кружев;
Всю эту магию, которую не сдюжит, Не
сможет выдумать простая голова. Настанет
день — я буду в нем прощен И вместо сада
у меня случится море.
Ну а пока ни слова о покое:
Цвети мой сад, мой ад,
Еще,
Еще, Еще.