Кто-то ещё плачет над тобой в маленькой церкви, сложенной из серых камней, но остальные уже выбирают из обширного ассортимента блюд средиземноморской и местной кухни и не могут никак выбрать.
Кем ты была, Анна-Мария, и почему я имя твоё точно коробочку с бисером перетряхиваю, в звон напряжённо вслушиваюсь?
3.
Но когда я вхожу в храм без фресок и позолоты, без картин с Христом, вечно и неизменно претерпевающем крестные муки, без богато украшенных исповедален, без мраморной купели с тремя ступеньками, то вижу только вместилище, первопристанище — пещеру с закопчёнными стенами, на которых ногтями выцарапаны имена:
Анастасия, Анна. И так по святцам дальше, насколько хватило времени и отваги.
Я всё ещё выцарапываю,
мне много ещё осталось.
4.
А потом наблюдаю, как розовеют горы у самого горизонта, как дымка ложится на пики, на которые не поднималась, на козьи тропки, тропинки, кручи — не кончается паста в старенькой авторучке, которую мама купила, кажется, ещё перед моим первым классом.
(На школьной ярмарке внимательно выбирали — ручки фирмы Corbina, зелёные гнущиеся карандаши, прозрачные обложки на учебники и тетради. И решили на семейном совете вечером, что чёрную юбку покупать необязательно, что можно старую мамину перешить).
Ни души кругом, только камешки полосы прибоя — белые, желтоватые, прозрачно-опаловые, разные…
не кончается паста,
не кончается паста,
не кончается.
5.
Гуляешь один по городу, разрекламированному в путеводителях — кругом орнаментальная каменная неживая зелень. Стоишь в темноте музея, вглядываясь в отполированные сосновые доски, в золотой оклад, инкрустированный зелёными и голубыми камешками, названий которых никак не выучишь — и тут на выручку тебе приходит академические труды
по семиотике иконы,
по символике цвета,
по семантике композиции —
и вот уже ты оперируешь терминами, не имеющими ни значения, ни света истинного.
Так, среди орнаментальных листьев виноградной лозы проступает лик Богородицы,
заключённой в безвременье,
наряженной в золото,
и глаза её полны нежности невыразимой.
Я выхожу на солнце, под тихую божью зелень,
стараясь не щуриться,
пытаясь
каждую
веточку
разглядеть.