— Нет, погодите! — Ротмистров вскочил со стула. — Кто у вас живёт в двадцатой?
Перебрали соседей — всех, кого удалось припомнить. Совпадение вышло полное: от Марьи Петровны до Эдуарда Ипполитыча.
— Интересно… — Ротмистров недоверчиво улыбнулся. — Это, выходит… вообще никакой разницы?..
— Ну почему же? — возразил недвижный Андрей Андреевич. — Там в девятнадцатой квартире живу я, а здесь — вы…
— И всё?!
Видение осторожно пожало плечами.
— Так вот почему вы ту железяку отрубили! — уразумел Ярослав Петрович. — Она и у вас там из перил торчала… Тоже небось за неё цеплялись?
— Торчит, а не торчала, — уточнил Шкарин. — Я ж её только здесь отрубил…
Ротмистров смотрел на него и пытался представить: каково это — очутиться в хрупком, непрочном мире, где каждый твой шаг, каждый жест разрушителен, смертоносен и безнаказан. Страшно подумать, что бы тут на месте Шкарина натворил кто-нибудь другой. С людьми Ярославу Петровичу всю жизнь не везло, зато первый встреченный им призрак оказался на удивление порядочным человеком.
— А насчёт этой вашей справки… — скрипуче присовокупил Шкарин. — Возможно, вы не знаете, но в каждом учреждении существует отдел экономии государственных средств. Проще говоря, отдел по обуванию таких вот простофиль, как вы.
— Первый раз слышу.
— Не сомневаюсь. Знали бы — вели себя по-другому.
— Да может быть, он только у вас существует!
— Вряд ли, — отозвался тот, нервно позёвывая. Должно быть, с голодухи. — Сколько там натикало?
Ротмистров взял со стола сотик, тронул кнопку.
— Шестнадцать одиннадцать.
— Сколько?! — Гость опрометчиво привскинулся, чертыхнулся.
— Одиннадцать минут пятого, — перевёл Ротмистров.
— А-а… — Шкарин расслабился и вновь возлёг. — Вы извините, — смущённо вымолвил он. — Кажется, паркет я вам всё-таки… того… повредил…
— Этому паркету ничего не повредит, — утешил Ярослав Петрович. Положил телефон на стол, а когда обернулся, гостя уже не было. В полу чернела дыра — там, где полупрозрачный локоть прошёл сквозь рассохшиеся дощечки, сквозь древесно-стружечную плиту и угодил в пустоту между лагами. Вторая пробоина, судя по всему, оставленная каблуком, зияла в полутора шагах от первой.
Несколько мгновений Ротмистров оцепенело смотрел на причинённый ему ущерб. Нащупал не глядя спинку стула, сел, обмяк. И всё-то в жизни происходит наоборот, всё не как в книжках! Призрак исчез — и стало, представьте, жутко. Ярослав Петрович беспомощно огляделся, словно впервые видя убогую свою обстановку: ослепшую на пару лампочек люстру; некогда щеголеватую, а ныне облезлую с пыльными стёклами стенку; немытую пепельницу с окурком, кривовато висящий портрет покойной жены — и вдруг почуял нутром, что больше ничего не будет. Никаких призраков. Вот только это. Старость, нищета, одиночество. Сволочная действительность раздвинулась лишь на секунду, дав перемолвиться с полупрозрачным пришельцем, а теперь вновь подступила вплотную и не отпустит, поганка, пока не придушит окончательно…