Денежные переводы папского двора представляли собой односторонние выплаты, которые нарушали международный торговый баланс, так как странам Северной Европы труднее было исполнять договорные отношения с Италией. Почти единственным товаром, который итальянцы соглашались принимать в обмен на квасцы, специи, шелковые ткани и другие предметы роскоши, оставалась английская шерсть. Ею зачастую и выплачивали церковную десятину. В XV в. все меньше и меньше шерсти становилось доступно для экспорта. Наконец из-за нарушения торгового баланса между Северной и Южной Европой наступил настоящий кризис. Вкратце, итальянцы стремились продавать, но не горели желанием покупать, и церковная десятина лишь осложняла ситуацию. Неясно, хватало ли серебра, добываемого на рудниках в Германии и Богемии, для того, чтобы заполнить брешь и обеспечить достаточное количество денег для восстановления баланса. Еще одно небольшое препятствие возникало из-за того, что Рим, по крайней мере до открытия месторождений Тольфы, считался не торгово-экономическим центром, а резиденцией двора, который потреблял всевозможные предметы роскоши, от тяжелой парчи для облачения до серебряной посуды для стола кардиналов и прелатов, но почти ничего не мог предложить взамен. Во всяком случае, в Риме не было достойной упоминания текстильной промышленности. Тосканские банкиры, однако, свое дело знали и проблему решили без труда с помощью трехстороннего обмена. В качестве промежуточных банковских центров к такому обмену привлекали Барселону, Флоренцию и Венецию. Более того, урегулирование международных расчетов требовало решения более сложных задач: уже в XV в. все банковские центры в Западной Европе оказались взаимозависимыми, и любой дисбаланс немедленно отражался на обменных курсах. Дисбаланс спешили исправить с помощью арбитража, операции, в которой прекрасно разбирались итальянские банкиры, поскольку она описана в коммерческих руководствах и трактатах по прикладной арифметике.
Хотя быстрое урегулирование международных долгов тормозилось из-за отсутствия банков к востоку от Рейна, это неудобство отчасти смягчалось направлением переводов в банковские центры, расположенные по периферии данного региона, которые неутомимо посещали немецкие купцы. Выходцы с юга Германии посещали Венецию или ярмарки в Женеве (позже в Лионе). Представители Ганзейского союза активно торговали с Брюгге, а их связи простирались до Скандинавии и Прибалтики, от Бергена в Норвегии до Новгорода в России. Следующий пример иллюстрирует то, как осуществлялись денежные переводы. В 1416 г. Филиппо Рапонди, известный торговый банкир из Лукки, живший в Брюгге, от имени компании «Джованни де Медичи и K°.» подтвердил, что получил сумму в 2350 рейнских флоринов, которые факторы последних в Констанце ссудили послам из Любека и Ганзейского союза, приехавшим на Вселенский собор. Он написал расписку, в которой утверждается, что платеж поступил из города Любека через посредство Рудольфа Комхаера и других купцов названного города, временно проживающих в Брюгге. Процесс был громоздким, хотя и безопасным, так как документ об освобождении от финансовой ответственности должен был принимать вид публично-правового документа, засвидетельствованного бургомистром и членами городского совета Брюгге. Однако методы ведения дел в Северной Германии были отсталыми по сравнению с методами итальянских торговых банкиров; возможно, главным образом поэтому последним не удалось превратить Любек в банковский центр.