В этой книге больше всего примеров было взято из опыта России и США — не только в силу лучшего знакомства автора с этими странами, но и потому, что радикально отличающееся общественно-политическое устройство двух государств позволяет увидеть, какие особенности использования прошлого носят универсальный характер, а какие больше присущи одной из стран.
Есть немало общего в способах использования прошлого в Российской Федерации и в Соединенных Штатах. В обеих странах на протяжении долгого времени сосуществуют разные «символические вселенные», отличающиеся друг от друга исторические нарративы. В США это варианты прошлого, культивировавшиеся на Севере и Юге, в России — коммунистическая и посткоммунистическая коммеморация.
В большинстве других государств после внутренних кризисов новый гегемонный нарратив гораздо быстрее вытеснял из публичного пространства все альтернативы, как мы могли убедиться на примере стран Восточной и Центральной Европы, а недавно и на опыте Испании. На протяжении нескольких десятилетий в Испании после демократизации страны сосуществовали франкистский и республиканский варианты памяти, однако в 2019 году с переносом останков Франсиско Франко из мемориала «Долина Павших» на муниципальное кладбище завершился процесс вытеснения из публичного пространства коммеморации авторитарного режима.
В Соединенных Штатах эти исторические нарративы четко разделены географически, в России же они перемешаны в одном публичном пространстве, за исключением некоторых региональных особенностей, вызванных локальными вариантами политики прошлого.
Первым важным различием в использовании прошлого политиками в России и в США является разный вес субъектов этой политики. В России политические силы, контролирующие государство, играют ведущую роль в формировании и использовании образов прошлого. Большая часть альтернативных нарративов либо формируется в полемике с государством, либо развивает какие-то его инициативы. Не государственные по происхождению инициативы, такие как «Бессмертный полк», государство старается подчинить или возглавить.
В Соединенных Штатах у государства, бесспорно, есть мощные ресурсы формирования нарративов. Однако мы видим, как не менее серьезные права на корректировку или коренную смену взгляда на прошлое предъявляют негосударственные группы, прежде всего активисты всевозможных левых движений.
Вторым различием является сам вес прошлого в общественных дебатах. В современных США при всем обострении боев за прошлое оно очевидно проигрывает современности, и снос памятников деятелям Конфедерации иллюстрирует не столько отношение к Гражданской войне, сколько сегодняшнюю остроту расовой проблемы. В России прошлое до сих пор влияет на общество — война и репрессии не оставлены позади, а остаются актуальными референтными точками в современных спорах.