Язык закона при этом лишен конкретики. Запрещенное осквернение «символов воинской славы России» представляется довольно далеким от «реабилитации нацизма». Приравнивание хулиганства к оправданию нацизма размывает смысл последнего как уникального зла. Кроме того, дополнение о распространении «выражающих явное неуважение к обществу сведений о днях воинской славы и памятных датах России, связанных с защитой Отечества», просто трудно понять. Как сведения могут «выражать явное неуважение к обществу»?
Организация независимых российских историков, Вольное историческое общество, выступила с протестом против принятия такого закона, указав на недостатки самой идеи подобного законодательства, а также выбора слов в тексте закона. В частности, историки указали, что запрет на «искусственное создание» доказательств может быть опасным для историков, стремящихся провести объективное исследование истории Второй мировой войны. Таким же образом термин «заведомо ложные сведения» напоминает язык советского Уголовного кодекса, который запрещал распространение «заведомо ложных сведений, порочащих советский государственный и общественный строй», и использовался для наказания диссидентов. Более того, любое наказание за «ложную информацию», приложенное к истории, предполагает наличие некой окончательной исторической правды. Путь установления исторического канона — одобренной государством версии истории — напоминает о создании Сталиным печально знаменитого «Краткого курса истории ВКП(б)»[171].
Критики также отметили, что закон защищает «факты, установленные приговором Международного военного трибунала», а не его определения военных преступлений и преступлений против человечности. Это означает, что любые действия, осуществленные во время войны, но не признанные Нюрнбергским трибуналом военными преступлениями, не могут быть названы преступлениями, даже если будут существовать веские доказательства этого. Более того, если о таких действиях, совершенных Красной армией, пишет историк, это может привести к тому, что его привлекут к уголовной ответственности. Понятно, что такой подход уничтожает свободу исследований Второй мировой войны и прекращает исторический диалог с этим периодом российского прошлого.
Наконец, новый закон опасен даже для доминирующего русского исторического нарратива. Великая Отечественная война является главной точкой национальной памяти; она играет социализирующую роль и объединяет россиян. Законодательный запрет на обращение к этой истории превращает центральную часть исторического нарратива России в слепое пятно, разрушая таким образом все здание. Если никто не будет задавать новых вопросов о войне, если в публичном пространстве война останется только в форме отвердевших сакральных текстов и неприкосновенных мемориалов, она перестанет быть частью актуального прошлого и утратит свое значение.