– Что там? – спросила она.
– Ответ на твой вопрос.
Он поднял крышку. Долгую секунду ничего не происходило. Вдруг из горлышка урны вынырнул нежный сгусток света, размером с цветок одуванчика. Глаза Бришена засияли. Огонек светился и покачивался в воздухе.
– Моя сестра, – тихо сказал Бришен. – Во всяком случае, ее душа.
Ильдико пораженно вздохнула. Сестра! Бришен не говорил, что в семье были еще дети. Ильдико знала только его невозмутимого брата, которого мельком видела в Харадисе. Ей хотелось задать кучу вопросов, почему, например, душу его сестры спрятали в Саггаре в нише с заклинанием, а не поместили в Эльмеке, где каи хранят огонь своих мертвых?
– Имени ей так и не дали, но я назвал ее Анакнет. Мне исполнилось одиннадцать, когда она родилась. – Крошечный огонек приблизился к Бришену и замер над его ладонью. – У сестры была кривая ножка, а Секмис не могла смириться с больным ребенком. Хотя малышка все равно казалась мне хорошенькой.
Ильдико замерла в ужасе. Сейчас Бришен скажет нечто кошмарное, такое, что сердце сожмется. Ей захотелось заткнуть уши, заставить его замолчать, извиниться за то, что начала этот разговор, но она стояла неподвижно и ждала.
– Секмис убила ее на четвертый день жизни. Свернула шею. Я сам видел.
– О боги, – выдохнула Ильдико, потрясенная жестокостью королевы и осознанием, что Бришен стал тому свидетелем.
– Секмис – лич, – спокойно продолжил Бришен. – Она черпает силу и продлевает себе жизнь запрещенной магией: поглощает души и воспоминания. Когда отец был маленьким, она уже была старухой. Сейчас она зовется другим именем и говорит, что родилась в другой семье.
Огонек Анакнет покачивался над его рукой.
– Я забрал душу Анакнет и освободил ее, чтобы мать не завладела ею. Анхусет и моя старая няня Перет помогли мне оплакать ее и справиться с воспоминаниями. Перет спрятала огонь в ствол березы в саду у своей сестры. Когда мне отдали Саггару, я забрал ее сюда.
Он вернул огонек в урну, закрыл крышку и опустил в нишу. Заклинание вернуло каменной стене первоначальный вид.
Бришен повернулся к Ильдико, и она увидела, что несмотря на слезы и полумрак, глаза его горят красным.
– Я ненавижу мать, – ровно произнес он, – всей душой ненавижу. Придет день, и я ее убью. Она знает.
Он посмотрел туда, где в стене была спрятана урна.
– Я тот, кто я есть, благодаря Анакнет. Я отказываюсь быть чудовищем, породившим нас.
Ильдико всхлипнула и вытерла лицо рукавом, безуспешно пытаясь остановить слезы. Она несмело потянулась к Бришену, будто к дикому зверю, попавшему в капкан. Он не отстранился, и Ильдико крепко его обняла.